— Вполне вероятно, этот листок уже был здесь раньше меня, — эту фразу он как будто диктовал, выговаривая звуки медленно и четко. — Как вы могли бы это объяснить?
Глаза хозяина кабинета от ужаса никак не могли выбрать, на ком остановиться: то ли на листке, то ли на инспекторе полиции.
— Я… Я не знаю… — бормотал он беспомощно. — Но это же… это же невозможно! — он даже головой тряхнул для пущей убедительности. — Этого не может быть!
— Увы, на предприятии знают своих клиентов. А теперь оцените ход событий. — Гроссман внимательно смотрел на собеседника. — У вас случилась ссора с инспектором Фэрро и профессором Нороньей, который несколько часов спустя подвергся нападению. Преступник оставил шараду, накорябанную на бумаге, которую специально заказывает ваш фонд. Что все это может значить, объясните же?!
Аркан не казался способным к каким-либо внятным возражениям.
— Это ошибка! — только и смог он вскрикнуть. — Иначе это… это значило бы… — он замотал головой. — Нет, этого не может быть! Тут что-то не так!
— И я о том же говорю! — поддержал его невозмутимый Гроссман. — То, что здесь что-то не так, ясно хотя бы потому, что до сих пор непонятно, зачем вы приглашали тройку ученых, которые были убиты? Почему свели их вместе? Что за исследование их объединило?
— Я приглашал их для консультирования. Больше мне сказать вам нечего! — сказал резко Аркан.
Главный инспектор снова повернулся к своему подчиненному и получил от него еще один пакет. На этот раз извлеченный им лист бумаги был похож на официальный документ — с государственной символикой Израиля.
— Раз вы предпочитаете хранить молчание, боюсь, придется вас пригласить для дачи объяснений в другое место, — сказал Гроссман, передавая документ господину президенту. — Ознакомьтесь, пожалуйста, все ли правильно.
Аркан взял нерешительно листок, глядя вопрошающе на инспектора.
— А что это?
— Ордер на арест. На ваше имя.
— Как?!
— Учитывая степень вовлеченности вашего учреждения в это странное дело, что проявилась в целом ряде совпадений, судья счел возможным выдать санкцию на ваш арест до окончания предварительного следствия. А оно займет, — улыбнулся Гроссман, — как минимум, два года, пока дело не будет расследовано во всей его полноте.
Президент фонда был до того огорошен всем происходящим, что даже не пытался читать документ.
— Два года?!
— Как минимум, — кивнул согласно инспектор. — Причем этот срок можно будет продлить еще на год.
— О, Боже! — Аркан плюхнулся в свое кресло в полном отчаянии. В руке у него по-прежнему был ордер на арест, но он явно не замечал этого.
Гроссман же вдруг озаботился состоянием своих ногтей и, глядя на них, а не на собеседника, сделал предложение:
— Впрочем, вы можете избавить себя от этих треволнений, если сочтете возможным объяснить нам истинную причину приглашения профессоров Эскалоны, Шварца и Варфоломеева. Но только истинную причину, — инспектор смотрел выжидательно на господина президента.
Лицо Арпада Аркана можно было бы назвать мертвецки бледным, если бы не крупные капли пота, сопровождавшие мучительный мыслительный процесс: как поступить? Эта дилемма парализовала его. Во взглядах пятерки полицейских он не обнаружил ни капли сочувствия, и только у португальского профессора, вероятно, впервые оказавшегося в такой ситуации, можно было отыскать признаки сострадания к человеку, которому угрожала потеря свободы. Что же делать?
Послышалось звяканье — один из полицейских уже вытащил наручники. Раздумывать было некогда, — понял глава фонда. Пора принимать решение и, учитывая, чем это может закончиться, придется поставить на первый план личные интересы.
— Дело зашло слишком далеко, — признал он. — Я расскажу вам все, но не здесь.
— А где?
— Там, где ведутся работы.
— Какие еще работы? Вы о чем?
Сделав глубокий вдох-выдох, как спортсмен перед забегом, Аркан встал со своего места.
— Я о самом удивительном в истории человечества проекте.
L
Дверь фонда открылась, и тут все пошло-поехало в режиме «быстро — еще быстрее». Сикариус увидел Арпада Аркана, идущего в сопровождении израильских полицейских, следователя-итальянки и португальского ученого к автомашинам. Взревели застоявшиеся мотоциклы, степенно заурчали автомобили.
Человек в балахоне, сидевший на ступеньках на другой стороне улочки, лениво встал, бросил безразличный взгляд на формирующийся караван, потянулся и с подчеркнутой вальяжностью направился к черному мотоциклу, припаркованному в нескольких метрах.
Машины тронулись в путь. Впереди следовали два мотоцикла, за ними — автомобили, прикрываемые третьим полицейским мото. Когда они немного отъехали, Сикариус снял свой балахон и спрятал его в рюкзак, перебросив его за спину. Затем он оседлал своего зверя, громко взревевшего от первого же удара.
В глубине улицы полицейский кортеж уже сворачивал за угол.
— Тоже мне, короли дорог! Как бы не так! — хмыкнул им вслед Сикариус.
Его мотоцикл бросился в погоню с места в карьер и даже встал на дыбы перед поворотом. Пришлось всаднику его успокоить, так как визуальный контакт с караваном был восстановлен, а слишком высовываться было ни к чему — скромность украшает.
Выписав положенное количество зигзагов по улочкам Старого города, кортеж простился у Мусорных ворот с Еврейским кварталом и Храмовой горой, нырнув в нервное мельтешение современного Иерусалима. Движение было настолько напряженным, что даже усердия двух мотогонцов хватало только на то, чтобы полицейские машины чуть опережали пешеходов. Сикариусу на его двухколесном звере было проще пробираться сквозь пробки, и он почти догнал кортеж.
— Совсем встали! — проворчал он, поняв, что заехал слишком далеко. При таких темпах он вот-вот их перегонит. Пришлось притормозить. Немного потолкавшись среди собратьев по несчастью, Сикариус счел за благо вовсе остановиться секунд на тридцать, чтобы держаться на приемлемом расстоянии от полиции.
Когда выбрались за пределы города, движение вошло в норму. Кортеж проследовал на запад, в сторону Тель-Авива. Мотоциклист с рюкзаком за спиной стойко держал дистанцию, стараясь, чтобы между ним и полицейскими всегда было некоторое количество автомашин.
Ехать пришлось часа два, и ничего памятного за это время не приключилось. Не доезжая до Тель-Авива, кортеж свернул на север, на Трансизраильскую трассу. При подъезде к Нетании Сикариус ожидал поворота к побережью, но кавалькада проигнорировала это направление, следуя строго на север.
— Куда же они едут, хотелось бы знать? — такое долгое путешествие вызывало недоумение. — В Хайфу? В Акко?
Большой задержки с ответом не было: вскоре кортеж съехал с главной дороги на местную, ведущую к самому знаменитому населенному пункту Галилеи. Едва увидев указатель, Сикариус даже рассердился на себя: как же он не подумал об этом раньше? Как можно было не догадаться? На табличке было написано — Назарет.
