— Проблемы? — удивился охранник. — Какие проблемы? Служба безопасности ни о чем таком меня не предупреждала.
— Что-то с электрикой не в порядке, — деловито предположил Сикариус, стреляя глазами во все стороны, чтобы не оставить без внимания малейшую угрозу для операции. — Вроде бы короткое замыкание или что-то похожее. Тут ничего не оплавилось?
Секьюрити взял переговорное устройство, торчавшее из нагрудного кармана.
— Я все-таки свяжусь со штабом, — на лице его читалось недовольство. — Они должны были меня предупредить.
«Этот переговорник — сейчас угроза номер один, — пронеслось в голове псевдоэлектрика. — Надо во что бы то ни стало не допустить звонка в штаб. Там как пить дать начнут задавать всякие вопросы, и поднимется кипеш».
— А это не «Эдем»? — засомневался вдруг Сикариус, вспомнив очень кстати название, услышанное от техника на улице. — Вы никакого сбоя не заметили?
Охранник вскинул брови.
— Это «Ковчег»! А авария в «Эдеме»?
— Так мне сказали.
— Ну, так вы не туда пришли.
«Дежурный электрик» даже расстроился.
— Какая досада! — воскликнул он. — У меня магазинчик электротоваров в Назарете, и меня позвали срочно, чтобы вам тут помочь. А я заблудился! Никогда здесь раньше не был, а это такая громадина!
Охранник улыбнулся и, уже успокоившись, положил переговорник в карман. Объяснение не вызвало никаких сомнений. Он сам заблудился, когда пришел сюда впервые.
— Теперь мне все ясно, — подытожил он, вытаскивая из другого кармана лист бумаги. Развернув его, показал «электрику». Это был план-схема комплекса. Положив его на пол, чтобы было лучше видно, стал показывать правильный маршрут:
— Видите, вот это здание? Это «Ковчег», где мы находимся. А вот тут, по соседству, корпус «Эдема»!
Сикариус приложил руку к сердцу в знак искренней благодарности.
— Большое вам спасибо!
Секьюрити проводил его до выхода и попрощался. Когда заплутавший отошел, он закрыл дверь и вернулся на свой пост у бронированного входа в Святая святых. Поэтому он не смог увидеть, что, сделав пару шагов, псевдоэлектрик круто развернулся и снова был у только что закрытой двери.
Сикариус готовил атаку.
LXIV
Троица в полном ошеломлении смотрела на Арпада Аркана, не веря ушам своим. Хозяин блаженно улыбался, довольный произведенным эффектом.
— Наши археологи нашли могилу Иисуса? — спросил, потряхивая головой, чтобы сбросить наваждение, Арни Гроссман. — Мы и вправду говорим об Иисусе Христе?
Не переставая улыбаться, Аркан поинтересовался:
— А вам известен другой Иисус, сын Иосифа?
Израильский полицейский попросил взглядом помощи у итальянской коллеги.
— Извините, я все-таки хотела бы уточнить, — произнесла все еще взволнованная Валентина. — Если бы оссуарий имел отношение к Иисусу, к нашему Иисусу, там должна бы быть надпись «Иисус Христос». Я правильно считаю?
Не утруждая себя ответом, президент фонда повернулся к Томашу, словно передоверяя ему обязанность заниматься просвещением масс.
— В древние времена, как известно, фамилий не было. У человека было имя, а чтобы отличать его от «тезок», добавляли либо «сын такого-то», либо «родом оттуда», либо профессию. Говорили: Иоанн, Петров сын, или Иоанн Портной. В случае с Иисусом у нас есть варианты: Иисус из Назарета, по названию городка, откуда он был родом, и Иисус, сын Иосифа. А вот Христос не имеет отношения к имени. Ни отец не был Иосифом Христосом, ни мать не называлась Мария Христос. Христос — производное от Мессия, оно же mashia по-древнееврейски и по-арамейски, а по-древнегречески christus. Поскольку благодаря трудам Павла секта назареев становилась все популярнее среди язычников, в своем большинстве греков, то все чаще произносилось сочетание Иисус-Мессия, он же по-гречески Иисус-Христос. Павел лишь чуток его поправил на просто Иисус Христос. Сам же Иисус никогда, полагаю, не слышал при жизни подобного обращения к себе.
— Получается, на иудейском захоронении странной была бы как раз надпись «Иисус Христос»?
— Вот именно.
— А вы верите, что в данном оссуарии могли быть на самом деле останки нашего Иисуса Христа?
Томаш призадумался, как отвечать. Инспектор Следственного комитета Италии фактически попросила его дать экспертную оценку, а тут надо быть осторожнее.
— Это дело очень серьезное. Для начала надо бы провести углубленное исследование, а уже потом можно было дать окончательный ответ.
Замечание историка спровоцировало мгновенную реакцию президента фонда.
— Ничего себе! — прозвучал его возмущенный голос. — А как вы можете сомневаться в том, что я вам только что рассказал? Вы допускаете, что я лгу? Дурачу людей?
Несколькими днями раньше в иерусалимском офисе фонда Томаш уже убедился, причем буквально за пару минут, куда может завести хозяина буйный темперамент. После стычки президента с Валентиной португальцу меньше всего хотелось стать зачинщиком еще одной подобной перепалки.
— Я и мысли такой не допускаю, — поторопился успокоить Аркана ученый. — Просто от ошибок никто не застрахован.
Однако к этому моменту кровь уже вовсю бурлила в жилах Арпада Аркана, разнося негодование со скоростью экспресса по всему грузному телу. Лицо его раскраснелось, и даже невинного предположения об ошибке хватило, чтобы ярость вскипела до девятого вала.
— Да как вы смеете? — президент фонда даже стекло визора слюной забрызгал. — Вы считаете, что я тут дурью маюсь? Что я — дилетант, не способный на серьезные исследования? Это я-то — любитель?
Умиротворение, похоже, не срабатывало, но доводить до полной конфронтации тоже было ни к чему, как показал недавний опыт «диспута» между Арканом и Валентиной в Иерусалиме. Скорее, эффективным будет срединный путь — принуждение к конкретной дискуссии, чтобы отвлечь экзальтированного собеседника от ненужных «разборок».
— Я считаю, что мне не хватает доказательств, — сказал историк нейтральным тоном, как будто они участвуют в степенном обсуждении светил науки. — Ваша версия столь грандиозна, что требует тщательнейшей проверки, вы согласны?
— Вам нужны доказательства?
— Да, если таковые у вас найдутся.
Президент задумался и как-то сразу успокоился — так же стремительно, как до этого завелся.
— А что вы конкретно хотели бы знать?
Дискуссия входила в нормальное русло удивительно быстро. Нет, нет, Томаш не жаловался. Наоборот, для него это был абсолютно естественный тон разговора серьезных людей. Тем паче вопросов и вправду было немало.
