Резь в заплывшем глазу становилась все нестерпимее, и Томаш аккуратно погладил поврежденное место в тщетной надежде унять боль.
— Но зачем? Зачем вам нужно было все это: убийства Патрисии Эскалоны и двух профессоров, нападения на меня и на Валентину? К чему все эти действия? Чего вы хотели?
— Хотели и хотим восстановить свою историю! — ответил неожиданно резко и сердито Арни Гроссман. — Хотим, чтобы уважали нашу культуру! Наше достоинство! Хотим вернуть себе священную землю, отнятую у нас!
Томаш изобразил непонимание на лице, во всяком случае, в той части, которая еще поддавалась контролю.
— Разве кто-то ставит это под сомнение?
— Да каждый день! Вы, христиане, завладели нашим Священным Писанием, присвоили себе наше прошлое, а сейчас желаете прибрать к рукам и наше будущее! Не позволим! Никогда этого не будет! Сикарии объединились в I веке, чтобы дать отпор римской угрозе, а ныне новая напасть угрожает Израилю. Но мы не сдадимся без борьбы!
— О чем вы говорите, подумайте сами?! Какую угрозу могли представлять для вас убитые вами люди? А я чем и как вам угрожаю? Что за глупости?!
— Весь этот проект — угроза! — израильтянин махнул рукой в сторону оборудования. — Его успешное завершение станет оскорблением для всей еврейской нации и угрозой для существования Израиля. Наше правительство отказывается верить этому, но мы, сикарии, как и наши предки две тысячи лет тому, не позволим лишить наш народ земли, данной нам Господом!
Красивые фразы, но что проку в них — абсурд, — тряхнул головой португалец:
— Извините, но я так и не понял, каким образом клонирование Иисуса может угрожать Израилю?
— Вы, христиане, должны понять одну важную вещь, — сказал Гроссман. — Господь избрал евреев и заключил с нами священный союз. Две тысячи лет тому появился иудейский раввин по имени Иешуа, он же Иисус, который выступал за скрупулезное следование предначертаниям Писания и уважение воли Божией. И что же сделали его последователи с этими постулатами? Извратили их полностью! Приписали ему действия, которых он никогда не совершал и другим бы не позволил. Дошли до того, что стали поклоняться ему как языческому божку, грубо и бесстыдно нарушая Шему, то есть наш основной постулат о единобожии, который глубоко чтил сам Иисус, а вы превратили его в какую-то троицу. Но и этого вам было мало! Христиане присвоили себе Священное Писание и узурпировали наши традиции. А что они намереваются сделать, затеяв этот безумный проект? Хотят повторить все с начала! Собираются возродить Иисуса, чтобы воспитать его так, чтобы он говорил и действовал с вашей подсказки, делал лишь то, что вы, христиане, считаете правильным. Но верно вовсе не то, что вы там себе думаете, а строго то, что предписано Господом, что было им включено в Священное Писание, — то самое, которое Иисус почитал и следовал ему от «а» до «я»! Вы задумали с помощью этого дурацкого проекта вытравить из памяти, что Иисус был евреем, иудеем, а никаким не христианином. Ваша цель — сделать из него говорящую куклу, которая мычала бы строго по программе, заложенной в нее группой лиц, менее всего озабоченных судьбой Израиля. Он будет просто-напросто сметен вызванным вами ураганом! Ведь по вашей задумке этот новый Иисус должен будет провозгласить мир во всем мире! Оказывается, для воцарения мира на планете достаточно простого декрета, и все сложнейшие проблемы будут решены по мановению волшебной палочки. И, воплощая волю Иисуса, клона-пацифиста, христианский Запад перестанет поддерживать Израиль, который останется один на один с исламским экстремизмом. Как и следовало ожидать, добрые намерения приведут к катастрофе.
— Если вам это так понятно, почему же вы не разоблачили этот проект? Не провели соответствующую пропагандистскую кампанию, не обратились в суд, в конце концов? Всяко лучше, чем убивать людей?
Гроссман лишь сухо рассмеялся в ответ.
— Пиар-кампания? Суд? Вы издеваетесь, что ли? За дурака меня держите? Кто бы стал меня слушать? Вам прекрасно известно, что у людей по большей части превратное представление об Иисусе — христиане не знают, что Христос не был христианином! Вы полагаете, что были бы протесты, если бы я появился на публике с рассказом о том, что кое-кто намеревается клонировать Иисуса во имя мира на земле? Скорее на Западе это сообщение вызвало бы шквал аплодисментов! Никто не стал бы противиться этой идее. У публики ведь нет ни малейшего представления, каким на самом деле был Иисус. Еще меньше она склонна понимать, сколь опасен такой проект! Нет, — он решительно тряхнул головой, — нельзя было идти этим путем! Следовало вырывать сорняки с корнем. Надо было поступать так, как это делали сикарии две тысячи лет тому назад!
— Но разве это выход из данной ситуации?! Вы же стали убийцами! Неужели это лучше? — возмущенно возразил Томаш.
— Не разбив яиц, омлет не приготовишь, — бесстрастно парировал полицейский шеф. Получив информацию о начале работы над проектом, я поставил в известность об этом свое начальство и попытался убедить его в необходимости заблокировать эту безумную затею. Знаете, что они сделали? Стали смеяться надо мной! Смеялись в лицо, идиоты! А что сказал премьер-министр Израиля? Что это «положительная инициатива»! Они обезумели! — Гроссман покрутил пальцем у виска. — Никто не имеет малейшего понятия о том, что реально представляет собой идея клонировать Иисуса! Если бы она воплотилась в жизнь, ее последствия были бы катастрофическими! Нет, господа! — лицо его выражало отчаянную решимость. — Этого я допустить не мог! И не допустил! Подобно сикариям I века нашей эры, мы так же встали на защиту Израиля, раз больше никто не захотел взяться за эту работу! И мы выполнили свой долг!
— И кто же эти мы?
— Мы — это сикарии, восставшие из пепла.
Португалец показал на лежавшее на полу тело.
— И он тоже?
— Лев? — переспросил Гроссман. — Эх, бедолага! Пасынок судьбы… — он с грустью посмотрел на труп. — Мы познакомились в горах Ливана во время операции против отряда Хезболлы. Парень был асом рукопашного боя среди коммандос ЦАХАЛ
[58]. Однажды он проник в пещеру и, орудуя всего лишь охотничьим ножом, ликвидировал целый взвод моджахедов. Война не пощадила беднягу. Я взял его под свою опеку, дал ему соответствующее религиозное воспитание и сделал из него настоящего сикария, — он поднял глаза на Томаша. — Не представляю, как вам удалось его убить, но это, в общем-то, и не важно! Такова воля Божия! Что ж, — израильтянин оглядел сложнейшее оборудование зала, — придется мне одному положить конец этому злополучному прожекту…
— И что же вы собираетесь делать?
— А это уже вас не касается. Хотя нет, касается: давайте-ка мне ее сюда! Я о пробирке говорю!
— А кто мне гарантирует, что, получив сосуд с ДНК Иисуса, вы все равно не убьете Валентину, а потом и меня не прикончите?
Полицейский посмотрел на итальянку, а потом опять повернулся к Томашу.
