Письмо в Париж от 25 октября 1991 года:
«Многоуважаемый господин Максимов!
Ваше сообщение, что моя статья о Кате Яровой принята к публикации в Вашем журнале, очень меня обрадовало. Посылаю Вам свою фотографию, а краткая биография моя такова. Родилась в Ленинграде в 1947 году. Окончила химфак ЛГУ, работала в научно-исследовательском институте. С 1981 года живу в Америке, в настоящее время заведую лабораторией в частной компании. Во время пребывания Е. Яровой в США в 1990-91 г.г. помогла организовать несколько её концертов. Моя статья о ней — первая, никак не связанная с химией.
Спешу также сообщить, что сокращённый вариант моей статьи был напечатан 18 октября в “Новом русском слове”. Я получила Ваше письмо 16-го и целый день безуспешно пыталась связаться по телефону с Парижем, Мюнхеном, Берлином, с Лозанским в Вашингтоне — хотела посоветоваться, как быть. Пыталась задержать публикацию в “НРС”, но статья была уже набрана, и я решила печатать, потому что Катя должна приехать в Америку в декабре, и эта статья будет для неё хорошей рекламой: читатели газеты — те, кто пойдёт на её концерты.
У “Континента” свой круг и уровень читателей и подписчиков, и не только среди русского зарубежья, но и в самой России. Поэтому публикация в вашем журнале была бы очень важна для Кати. Г-жа Л. Шакова сказала мне, что не возражает против публикации полного текста статьи в журнале. Но решение, конечно, за Вами, и я прошу меня простить, если, не желая того, вызвала для Вас какие-то неудобства. Виной тому моя полнейшая неопытность в издательских делах и желание скорее сделать что-то для Кати.
С глубоким уважением и благодарностью Татьяна Янковская (Ямром)».
Печататься я решила под своей девичьей фамилией. Дело в том, что в Америке меня все знали под фамилией мужа, а поскольку все наши знакомые выписывали в то время «Новое русское слово», все бы сразу поняли, что статью написала я. Поскольку это был совершенно незнакомый мне мир, я решила вступить в него в секрете от всех, под «псевдонимом», а кому надо, я сама расскажу о статье. В то же время я была не против, чтобы в России, где меня знали как Янковскую, где была ещё жива моя бабушка со стороны отца и жили другие мои родственники и старые друзья, меня узнали.
Публикация в «НРС» сыграла свою роль. Вот письмо читателя от 30 ноября 1991 года, пересланное мне из редакции «Нового русского слова»:
«Уважаемая редакция!
18 октября 1991 года “НРС” опубликовало статью Татьяны Янковской “Единство сердца и строки, поступка, жеста”, посвящённую творчеству барда Кати Яровой. Нам (community) хотелось бы пригласить Катю в Hartford. Для этого нужен её адрес, который, вероятно, знает госпожа Янковская. Пожалуйста, передайте эту просьбу госпоже Янковской…
Спасибо за заботу.
С ув. Борис Баришпольский».
Боря и Ирма Баришпольские организовали для Кати концерт 9 мая 1992 года, и Боре мы обязаны многими прекрасными фотографиями Кати с дочкой и записью концерта в Хартфорде за семь месяцев до Катиной смерти.
Уже когда Кати не было, я вспомнила её слова «может быть, Танечка, вас уволили для того, чтобы вы сделали что-то такое, о чем вы ещё сами не знаете», и до меня вдруг дошло: меня уволили, чтобы я написала о ней статью. По (не)случайному совпадению две мои большие статьи о Кате редактировала и сокращала Ирина Лейкина, редактор милостью Божьей. В 90-е она вела рубрику «Глаголь» в газете «Новое русское слово», а позднее, когда газета закрылась, работала в редакции журнала «СловоWord», где была в её сокращении опубликована моя статья о поэзии Яровой «Не поставив последнюю точку».
Опровержение в «Часе пик» тогда так и не напечатали. Вместо опровержения спустя полгода появилось интервью «Каждый выбирает ту ненормальность, какая ему ближе», взятое у Кати той же журналисткой. Катины ответы, как всегда, остры и оригинальны, хотя за полемическим диалогом угадывается переломный момент в жизни и трагедия нелёгкого поиска.
Москва. Перемены
Из письма Кати Яровой мне от 26 июля 1991 года: «Вот уже 2 месяца, как я дома. Пишу “дома”, но ощущение какое-то неполное. Кажется, что за время странствий я “здесь” потеряла, а “там” не нашла».
Тут я вижу перекличку с письмом Марины Цветаевой в Прагу Тесковой в 1928 году: «Я говорю… о чуде чужого. О там, ставшем здесь… Мне к Вам хочется домой: ins Freie: на чужбину, за окно». (Курсив мой. — Т. Я.) У Кати не было такой мечты о чужом, она не умела любить чужое, как своё. По свидетельству Оли Гусинской, Катя любила говорить: «Всё нашенькое саменькое лучшенькое», а в одной из своих песен пела: «И необъективной, пристрастною мерой/ я меряю всех — всех, кого я люблю»:
Быть может, призыв мой немного наивен,
но если нам врозь все равно быть нельзя,
давайте же будем мы необъективны
к России, к любимым, к родным и друзьям!
В упомянутом выше интервью Инна Кошелева приводит слова Кати об Америке: «По-настоящему там хорошо только тем, кому ничего не надо, кроме колбасы, которая называется по-разному: машиной, виллой, мебелью. У нас тоже есть такие. Им не важно общение, не важна культура, им не знакома прелесть языка. Они и не почувствуют, что в Америке другая аура. И запахи… Вы представляете, когда ничего не пахнет. Здесь идёшь, то тебе помоечкой пахнёт, то клёном и сиренью. Там — ни мочой, ни цветами. Людям с художественным складом, по-моему, Америка противопоказана». Кстати, Цветаева писала Тесковой: «В Москве жить я не могу: она — американская (точный отчёт сестры)». Бродский близок к Цветаевой в ощущении там, ставшего здесь. Для него, хорошо знавшего английский язык, Америка — это просто «continuation of space»
[6], о чём он неоднократно говорил в своих интервью. Для Кати там — чужбина, и в первую очередь это ощущение рождено «чужими голосами, чужой речью». Поэт воспринимает иную страну и культуру прежде всего через язык, но, в отличие от Бродского и Цветаевой, для Яровой «выбор — самый тяжкий в мире груз — не облегчён гоненьем и изгнаньем». Она не должна была «кровь из носу» приспосабливаться к новой стране.
Продолжаю цитировать письмо Кати: «В моей речи проскакивают такие слова, как “ваши”, “у вас” — это в адрес советских людей. Но и “у нас”, в смысле Америки, не произношу. Я как бы оказалась между. Т. е., я теперь вроде нигде. Но я бы не хотела, чтобы вы думали, что я пребываю в пессимизме. Всё очень хорошо. Мне здесь нравится. Саше тоже. Пока что у нас нет ни малейшего желания ехать обратно. Саше мы продлили визу на год. Все эти страхи, раздутые в газетах в Америке, поверьте мне, неоправданны. Всё тихо, спокойно. С продуктами всё в полном порядке. Мы прекрасно питаемся. То, чего нет в магазинах, есть на рынке. Цены высокие, но всё есть. Высокооплачиваемую работу найти можно. Гораздо легче, чем в Америке. А имея здесь деньги, можно иметь почти всё что хочешь. Во всяком случае никто из моих знакомых не бедствует. Озлобленности среди “населения” я лично не ощущаю. Нормальная обстановка. Одеты люди прилично, и вроде никто никого не убивает и не раздевает. Во всяком случае ни мы, ни наши знакомые с этим ни разу не столкнулись. Народ, конечно, всем недоволен. Но это, как мне кажется, национальная черта. Так что сведения о Союзе, получаемые в Америке, надо делить на 16. Жизнь, напротив, здесь весьма интересная. Всё время что-то происходит, бурлит. TV очень интересное. Газеты, журналы тоже. У нас в доме постоянно гости, встречи, общение, etc. Концертов пока никаких у нас нет. Во-первых, лето. Во-вторых, здесь сейчас с этим делом стало намного сложней. Народ стал вплотную заниматься добычей денег и всяческих мат. благ, и интерес к концертам, особенно бардов, почти пропал. На кинофестивале, например, народу почти не было. Пустые залы. А помните, что творилось раньше? Но я считаю, что это временный и совершенно естественный процесс. А я являюсь всего лишь жертвой этого естественного процесса. Хотя, впрочем, посмотрим, что будет дальше. Меня не забыли. Приходили с телевидения насчёт передачи о нас с Сашей. Будет это, видимо, где-то в сентябре-октябре по российскому TV. Песни что-то не пишутся. Но я пока решила подзаняться гитарой. Сижу, корпею. (Возможно, Катя написала так вместо “корплю” с оттенком иронии. По телефону она сказала мне, что берёт уроки игры на двенадцатиструнной гитаре: “Пальцы уже стали, как копыта”. — Т. Я.) Со здоровьем у меня всё в порядке. Анализы хорошие. Чувствую себя хорошо. Сейчас мы озабочены проблемой летнего отдыха. С Сашиным американским паспортом это оказалось непросто, т. к. с него везде требуют валюту, а мы, естественно, хотим за рубли. Рубли пока есть. А с осени, наверное, начнём их зарабатывать.
