На поминках было около 60 человек. По свидетельству Оли М., это не были обычные поминки, когда люди, почтив память ушедшего, начинают говорить на разные темы. Здесь все говорили только о Кате, и все как один рассказывали, как многим ей обязаны. Когда Лене Яровой и Оле Гусинской выражали сочувствие, они отвечали, что они-то и есть самые счастливые, потому что были с Катей до конца.
От меня все ждали некролога. Я отпросилась с работы и за полдня его написала. Статья «Прощание с Катей Яровой» была опубликована в «НРС» 24 декабря.
Тридцать пять лет! Зенит обернулся закатом. «Я ещё вижу полоску закатную…»
Дочь Наташа сказала мне: у Кати «закатные» глаза. Это когда под радужкой видна полоска глазного белка.
Говорила, что не приспособлена к жизни… Предпочла стужу летейскую стуже житейской? В рабочей тетради есть запись: «И отдала бы Богу душу, да Бог не берёт». Когда это было написано? Она уже никогда ничего не напишет. «Как страшно слово никогда — страшнее смерти».
Из моего письма Лозанскому от 10 января 1993 года:
«Уважаемый Эдуард!
Максимовы прислали мне из Парижа три экземпляра «Континента» № 71 с моей статьёй о Кате Яровой… Хочу Вам сообщить, что статья о Кате появилась очень своевременно: месяц назад она умерла. Она успела получить журнал со статьёй и была этому очень рада. Посылаю Вам свою заметку о ней, которая была напечатана в «НРС»…
С наилучшими пожеланиями в новом году,
Татьяна Ямром (Янковская)».
Летом я побывала в Иерусалиме и привезла Лене Яровой для неё и для Кати простые крестики из оливкового дерева, освящённые в Храме Гроба Господня. Катин крестик просила отнести ей на могилу.
После её ухода наше общение продолжалось. (Несколько подруг Кати говорили мне, что после смерти она им снилась — кому две недели, кому дольше.)
Я ехала по утрам на работу, слушала Катины кассеты, смотрела на облачное небо. Где-то там — Катя. Я ощущала идущий между нами диалог. Один раз зашла слишком далеко: это был уже не диалог, я как будто изнутри стала понимать её, а не со стороны, и я испугалась. Поняла, что лучше этого не касаться. Нельзя так глубоко влезать в душу другого человека. Эта дистанционная связь с Катей прекратилась в 1995 году после нашего с мужем посещения её могилы на Востряковском (памятника тогда ещё не было). Наверное, это сделало её уход более реальным, а наше прощание более глубоким. Я наконец физически ощутила, что её больше нет. Но каждый раз, когда я слышу «Память, словно кровь из вены…», что-то внутри замирает, наплывает то первое ощущение, когда моя душа навеки пробудилась для Катиных стихов, — ночь, Адирондакские горы, неслышное скольжение шин по шоссе, и, как вспышки света, — выхваченные памятью из прошлого Ленинград, Пулковский аэропорт, лица провожающих за стеклом, Вена и ощущение, что с прошлой жизнью покончено навсегда. Так для меня открылся мир Катиных стихов — мир, который я никогда уже не покину и который не покинет меня.
Круг друзей
Вот пачка цветных квадратиков для заметок с именами и телефонами тех, с кем я контактировала, чтобы устроить Катины выступления, послать кассеты, переводы стихов и мои статьи о ней. Имена, телефоны, факсы, адреса… Местное радио в Олбани, кафе «Лена», синагога, колледжи, журнал СловоWord (о нём я впервые услышала от Кати, а она, по-видимому, от своей однокурсницы, сотрудницы журнала Марины Георгадзе, которая умерла от рака через несколько лет после Кати), родные и друзья Яровых, врачи, издатели, слависты, журналисты, библиотекари, владельцы и работники русских магазинов, устроители концертов… Имена моих друзей с цифрами, кто сколько кассет заказал. Имена тех, кого я приглашала к нам на Катин концерт. Адрес больницы в Коламбусе с пометкой: «Катя — заметка, адрес, цветы, яблоки, груши, пн., ср., чт.». Большой блокнот со списком вопросов Лене Яровой — о памятнике, о сборнике, о финансировании сборника, где издавать…
Я помню время, когда я постоянно перезванивалась с незнакомыми людьми, которые внезапно стали близкими. Какое это было доброе, тёплое общение! Нас объединяла любовь к Кате и желание ей помочь. Ну, а она — она помогала нам. И не только песнями. Мудрый и чуткий друг, который мог с тобой посмеяться, посочувствовать, посоветовать, она заражала и заряжала жизнелюбием, обладала незаурядной интуицией и проницательностью. Её реакция на неожиданные повороты в судьбах друзей нередко оборачивалась предвидением и дельным советом. Катя обладала даром дружбы и душевной щедростью. Как часто бывает, что люди, гостя у Ивановых, рассказывают им, как хорошо их принимали Петровы, а Петровым нахваливают гостеприимство Ивановых! Думаю, каждому, кто общался с Катей, она сумела дать понять, как именно он ей дорог.
Кати больше не было, а общение с кругом её друзей продолжалось, её имя звучало, как пароль. Таня Зуншайн сделала копии её рабочей тетради (РТ), в том числе для меня. Там я впервые прочла стихотворение, посвящённое Джейн Таубман:
Мой круг друзей, спасательный мой круг,
Не то что слов — и жизни всей не хватит,
Чтоб высказать любовь. Не хватит рук,
Чтоб заключить мне вас в свои объятья.
И пусть, я знаю, мой недолог век,
Но я друзьями счастлива моими.
Комочком в горле — нежное, как снег —
Мне имя Джейн, волшебной феи имя.
Мои кочевья по миру с сумой,
Минуты счастья и года скитаний
Понятны и испытаны самой
Единственной моей, чьё имя Таня.
Своим дыханьем и своим теплом
Меня спасает от любого вида боли
На мир ни разу не взглянувшая со злом
Моя родная, та, чьё имя Оля.
И жизни ткань пускай трещит по швам,
И каждый год прожитый — как заплата,
Свой каждый день я посвящаю вам —
Пусть жизнь моя достойной станет платой.
С Джейн всё понятно, как и с Олей, — это Оля Гусинская, которую я по Катиным рассказам считала её лучшей подругой. Позднее Оля отрицала это — она считала, что лучшей подругой Кати была Лена Плющенко. А вот Таня — это кто? Таня Зуншайн предполагает, что это я, потому что Катя не могла бы упомянуть её без сестры-близнеца Лоры, я — что это Таня Зуншайн, а если не она, то Таня Романова. Лена и Оля говорят мне, что в это время Катя уже не могла бы так писать о Тане Романовой. Полагаю, что это всё-таки Таня Зуншайн, которую Катя знала с детства, хотя, признаюсь, мне приятно, что Таня думала, что это могла быть я. Такая ситуация тоже характерна для Кати. Часто после смерти талантливых людей многие из их окружения начинают доказывать, что именно они были их лучшими друзьями. А тут никто не претендует на звание самого близкого! Катя, как при жизни, так и после ухода, сближала людей. Все они — её спасательный круг. В общении с ней не было места гордыне, корысти — только любовь. Она сама бросает нам спасательный круг. Это не метафора. Э. У., когда у неё был диагностирован рак груди, говорила, что вспоминала Катю, пока лечилась. Соня Табаровская, которая влюбилась в Катины песни и сделала серию передач о ней на радио в Хьюстоне, сказала мне: «У меня в жизни был грустный период, и Катины песни помогли мне его пережить». Многие говорили и писали мне, что не могут жить без этих песен, что они помогали им выжить в трудных жизненных ситуациях. Их спасал Катин голос.
