О своём пятом муже, Саше Вайнере, Катя мне сказала: «У него есть главное — умение независимо мыслить». По поводу своих отношений с ним она говорила в интервью И. Кошелевой: «Я убеждена: человек должен быть только с тем, с кем может идти вперёд, искать себе соратника по жизни и развитию. И ничто не должно останавливать в тяге друг к другу в этом случае — ни расстояния, ни житейские, ни национальные или возрастные препятствия. Саша младше меня на десять лет, но в наших внутренних поисках он лидер». Почему-то записей его песен она мне никогда не присылала, позднее я получила его кассету от Андрея Р. Меня поразило отсутствие у него любовной лирики, в основном это были сатирические зарисовки, песни с биографической фактурой и шансон. Были среди них песни остроумные, свидетельствующие о чувстве языка, наблюдательности и умении обобщать: «Не влюбись в Нью-Йорк моя Одесса-мама, тогда бы не родился Брайтон-Бич».
Из Катиных мужей мне довелось лично познакомиться только с Александром Минкиным на вечере памяти в Москве в 2003 году. С Вайнером общались по телефону, но очень ограниченно, в основном — передача каких-то новостей и «позовите Катю». Больше я говорила с его матерью Любой. У Кати были хорошие отношения с Сашиными родителями, ещё до замужества она говорила мне: «Эти люди сделаны из чистого золота». Меньше всего она рассказывала о Мише Яблокове, своём четвёртом муже. Когда я выступала с презентацией Катиной книги в Хьюстоне, ко мне подошла пара бывших москвичей. Они рассказали, что познакомились с Катей в Новом Свете. Я знала, что Катя любила Крым, о котором у неё есть чудесная песня, она рассказывала мне и о своём отдыхе в Новом свете. Но я не знала, с кем она там была. Оказалось — с Яблоковым. Москвичи вспоминали, как шли по тропинке в горах и снизу их окликнули. Там оказался домик, где остановились Катя с Мишей. Они сказали, что были совершенно покорены этой яркой, умной, незаурядной женщиной. Тепло Катя говорила о своём первом муже Володе Бордукове, сказала, что он племянник известной журналистки Ольги Чайковской.
Тогда много писали, что Лиля Брик покончила с собой из-за безответной любви к Сергею Параджанову. Обсуждение нами этой темы коснулось разницы в возрасте, когда женщина старше. Катя рассказала, что читала о любовном романе Жорж Санд с молоденьким юношей, когда Санд было восемьдесят два года. Катя считала, что это большое везение — так закончить жизнь, испытав напоследок сильное чувство. «И может быть, на мой закат печальный блеснёт любовь улыбкою прощальной…» Блеснула и ей, хотя её закат был преждевременным. Это и непростые отношения с Вайнером, которого она любила, и встреча с М., взволновавшая обоих. «Я должна быть влюблена, чтобы писать песни», — признавалась Катя сестре. «Всё-таки мне необходимо это мужское внимание», — сказала она мне, когда написала свою последнюю песню. По её выражению, М. «слушал песню 24 часа в сутки», сделав для себя кассету с многократно повторяющейся песней, чтобы не перематывать плёнку. Катя оставила мне его телефон и сказала, что ему можно и нужно звонить не стесняясь и напоминать, пока он не пришлёт запись. И я звонила. Из разговоров с ним я поняла, что можно было ещё что-то сделать для Кати в Америке, он разговаривал с врачами, пытался договориться об экспериментальном лечении. Сказал, что время было упущено в самом начале, потому что такая опухоль увеличивается в размерах вдвое каждые 120 дней, а лечить Катю начали только в июле-августе, хотя уже в начале мая было констатировано увеличение лимфоузлов. В то же время он говорил о Катином состоянии как о безнадёжном, что меня неприятно резануло. На самом же деле он профессионально-трезво оценивал ситуацию, а я не хотела допускать даже мысли о смерти Кати. Я изо всех сил старалась верить в чудесное исцеление.
В феврале 1999 года я приезжала в Коламбус в командировку и встретилась с М. в гостях у Тани Зуншайн. Мы вышли с ним вместе и немного поговорили, прежде чем разъехаться. Кое-что по следам разговора я записала. М. был любителем и знатоком поэзии, сам писал стихи. Он восхищался тем, как сделаны первые две строчки Катиной последней песни. И правда, это не просто высший пилотаж, а гениальное прозрение, у меня об этом подробно написано в статье «Не поставив последнюю точку». М. рассказал, что толчком к написанию песни послужила вечерняя прогулка у дома Тани Зуншайн, когда он взял Катю на руки. На следующий день, сидя в офисе, он вдруг подумал: «Вот я сижу здесь, а там Катя — чего я время теряю?» Поехал за ней и повёз за город. Был тёплый, тихий день. А назавтра (или через день) она спела ему песню.
М. сказал, что его любимая строчка у Кати — «ночь у бойлерной стоит золотая иномарка» из песенки о московской жене. Передал слова Бродского о ней: «Хорошая девочка». Говорил, что много мог бы рассказать о Кате её друг по Литинституту Петя. Назвал Катю «приблатнённой», что я слышала раньше и от Сони Лубенской. И тогда, и теперь меня это покоробило, но ведь Катя сама говорила об этом в интервью Руденко: «Всегда завидовала мужикам — им можно многое, что не позволено нам. Часто тянет написать что-нибудь приблатнённое, даже с матерщиной. Удерживаюсь — понимаю, что не имею права. Хотя несколько “хулиганских” песенок всё же исполняю». А Станислав Куняев писал о молодом Высоцком: «Эта лихость молодого юноши послевоенной эпохи, к которой и я отношусь, мне близка. Все мы были немножко приблатнёнными, слегка оппозиционеры по пониманию свободы». М. сказал, что вообще-то он против культуртрегерства, но мою деятельность по продвижению Катиного творчества принял благосклонно.
Из Катиной рабочей тетради: «Я умираю без песен, любви и чудес». Она знала, на что шла, и была готова к этому: «Мне же море по колено, и любви я знаю цену, а придут счета, ну что же, расплачусь по всем счетам…»
После Кати. Книга, диски, статьи, передачи…
После смерти Кати сразу встал вопрос об издании книги её стихов. Прижизненных сборников у неё не было. Тому много причин, но думаю, свет проливает и такой диалог Соломона Волкова с Иосифом Бродским:
— Иосиф, … с одной стороны, вы настаиваете на том, что существование важнее творчества. С другой же утверждаете, что когда вам не пишется, то и жить не хочется.
— Это и есть существование. А составление книг — это и не существование, и не творчество.
Это правда. Пока я работала над Катиной книгой, а позднее над подготовкой к публикации воспоминаний своей бабушки Ц. Л. Янковской, я не писала практически ничего своего. Но есть люди, которые стóят того, чтобы посвятить своё время их наследию, настолько оно значимо. Я занималась сохранением и распространением написанного Катей не потому, что она моя подруга, а потому, что она была уникальным поэтом, одарённейшим человеком, отразившим своё время как никто другой, и её творчество было необходимо сделать доступным людям. То же самое относится и к воспоминаниям моей бабушки: дело не в том, что она моя бабушка, а в том, что она столького сумела достичь и столько смогла сделать для других в очень непростое время, в изучении которого до сих пор существует множество противоречий, что её свидетельство и пример необходимы не только моей семье, но и всем, кому небезразличен мир, в котором мы живём. Катя жила и творила на высоком накале, причём в её случае это было не только сочинение песен и стихов, но и их исполнение на многочисленных концертах. Всё это требовало огромной самоотдачи, и до составления книг дело не доходило.
