В рабочей тетради у Кати есть наброски песни:
…у педикюрши Ниночки
Глаза как будто льдиночки.
«Живу одна
И всё сама —
Какая ж это жизнь?
Был первый муж —
Объелся груш,
Второй за гуж —
И тот не дюж,
А третий спал,
И пил, и жрал,
Ну я ему: «Катись!»
Был у меня любовник слесарь Коля,
Он приходил ко мне срезать мозоли.
Такой мужик, балдёж, ваще, экстаз —
Мне подарил в цветочек унитаз.
Но водку жрал, скотина, как из бочки…
Такая жизнь, такие заморочки.
В небольшом черновом отрывке — срез жизни того времени, его быт, язык. Сатирическое изображение? Но вот конец:
У педикюрши Ниночки,
Хорошенькой блондиночки,
Шмотьё и вкус,
И пышный бюст,
И лёгкий перманент.
И все ей улыбаются,
Понравиться стараются,
Уже давно
Зовёт в кино
Её знакомый мент.
А у меня ни денег нет, ни перманента,
И я всё жду удобного момента,
Когда не выжать из себя ни строчки,
Когда совсем дойду уже до точки,
И если жизнь покажется мне скушной —
Я брошу всё, подамся в педикюрши.
И это не просто для красного словца, ведь она действительно брала в Москве уроки макияжа и маникюра перед отъездом к мужу в Америку в 1992 году. Даже в сатирических жанровых зарисовках в ней живо сочувствие «маленькому человеку».
Другой пример творческой лаборатории — три песни, написанные 18 июня 1990 года в Амхерсте. В этот день Катя пишет ёрническую
Генуг, товарищи, генуг —
Пора кончать базар.
Два пятака найдётся, друг,
Чтоб мне закрыть глаза?
…Но не хочу, о други, умирать,
Едрёна мать!
И тут же почти сентиментальную, если бы не трагизм ситуации и мудрое приятие судьбы, «Когда настанет мне пора с тобой проститься…»:
Когда твоей руки листва коснётся,
Моей улыбкой кто-то улыбнётся,
Когда к тебе мой голос донесётся
И взглядом глаз моих зазеленеет даль,
Ты вдруг поймёшь, что я с тобою рядом,
Что на тебя гляжу небесным взглядом,
Что просто стала я травою, садом…
И не коснётся пусть тебя печаль.
А потом — совершенную в своей простоте «То живу я в доме этом, то живу я в доме том…». Она нащупывала интонацию. Образ «и в небе облаком прозрачным раствориться» из второго текста был ею использован в последней песне, написанной в Коламбусе: «Видишь, я стала чуть легче чем облако» и «Я ещё видима, можно дотронуться лёгким касанием, прежде чем я растворюсь навсегда».
Продолжим экскурсию по Катиной творческой лаборатории. О близости её поэзии к фольклорным стихотворным формам я писала в статье «Не поставив последнюю точку». Эта родство естественным образом проявляется и в песенности её стихов. Так, она редко пользуется переносом как приёмом, в отличие от многих современных поэтов. Перенос — преодоление ритма, он нарушает звуковую инерцию, необходимую для пения. (Некрасов, один из самых «песенных» поэтов, редко использует перенос.) Близость к народной поэзии проявляется и в лексике. В РТ есть два черновых наброска, которые могут служить примером, «Мне мама говорила…» и «Раз любила…»:
Раз любила, два любила, три любила.
Как плутала, как устала, как постыло…
Раз терялась, два терялась, три терялась.
А потом всё это снова повторялось.
Раз уверилась, другой, потом и третий,
Только вырвалась, попалась в те же сети.
Раз вернулась, два вернулась, три вернулась.
А потом бежала и не обернулась.
Тройные повторы характерны для народного устного творчества. И на фоне простоты и предсказуемости построения стиха — словесная игра: через объединение первых двух слов в начале каждой строфы подтекстом проступает история отношений: разлюбила, растерялась, разуверилась, развернулась — своего рода акростих.
Яровая мастерски владеет языком. «К топорам привыкли руки,/ что за Русь без топора?/ Мы без всякой там науки/ врубим враз компьютера». Сравним первые две строки с двумя следующими — они контрастны в образах и лексике, которые привязаны ко времени: время топоров и время компьютеров, а звуковой повтор «ру-ра» работает как связь времён и смыслов. Другой пример изощрённой фонетической игры — «Властитель дум и душ ловец». Фраза, несущая глубокий философский смысл, построена на изящной симметрии аллитерации: вла-ду-ду-лов.
Исследование потенциальных возможностей языка проявляется у Яровой в многозначности слов. Она использует и пересекающиеся или «перевёрнутые» идиомы, и фонетическую и морфологическую потенцию слов (предверие — преддверие). Юмористически обыгрывается в «Венке сонетов» двузначность слова «держава»: «себя, как целую державу, корону, скипетр — к ногам»; «но слишком велика держава, корона давит, трон высок…» Устойчивые словосочетания «целая держава», «велика держава» привычно употребляются для обозначения большой страны, государства, но в одном ряду с короной, которую швыряют к ногам и которая «давит», то есть, мала или слишком тяжела, проявляется второе значение слова: держава — золотой шар с крестом или короной, символ власти монарха.
Ещё примеры игры со смыслами. «Любовь с тобою нас свела сама,/ Сама же нас с тобой свела с ума». В переносном смысле «свела с ума» означает — влюбила в себя, покорила, обворожила, в прямом — довела до сумасшествия, следствием чего может быть потеря любви. «Лишь смерть должна была нас разлучить, любовь нам приказала долго жить». Тут и любовь до гроба, и долгая жизнь в любви и согласии, и конец (смерть) любви (выражение «приказать долго жить» значит «умереть»). «Язык эзопов словно бес попутал нас — вот наказанье» — признание того, что многие запутались в попытках не говорить правду открытым текстом, и поговорка «бес попутал», выражающая насмешливое осуждение этого. «Только совесть вопросом прорастёт сквозь быльё». Поговорка «было, да быльём поросло» означает — надёжно забыто, упрятано в прошлое, «закатано в асфальт», но, несмотря ни на что, сквозь трясину забвения пробьётся на свет совесть. Как Катя пишет в другом стихотворении, «трава прорастёт сквозь асфальт с бесконечным терпением».
Песня «Про Родину-мать» — вся на двойном смысле, причём это не эзопов язык, а умело используемые идиомы и образы: живём в дерьме («в мокрых пелёнках»), то, чем нас кормят, — жидкая каша, сказки, да ещё рот затыкают пустышкой. Всё варево плотно закрыто железной крышкой. Куда уж плотней — это было время железного занавеса. (В РТ более поздняя, очевидно, заготовка: «Ну а занавес железный стал дюралевым».)
