Каждый раз, когда она сообщала мне об очередном предстоящем выступлении, я звонила жившим поблизости знакомым, чтобы они пришли сами и привели других. Выступала она на Восточном Побережье (Новая Англия, штаты Нью-Йорк, Нью-Джерси, Пенсильвания), в Калифорнии и в штате Огайо, где жила её подруга детства Татьяна Зуншайн. Как-то Катя позвонила мне из Калифорнии и тоном заговорщицы, с протяжными уральскими интонациями сказала: «Ну-у, Танечка, ваша ручка везде достаёт. Вчера на концерт пришла прекрасная женщина — Эмма, купила кассеты, принесла кучу подарков для Катечки». Эмма мне потом сказала, что было два подарка. Рассказывая через некоторое время про выступление в Бостонском общинном колледже, Катя сказала, что её прекрасно принимали, «принесли кучу цветов». Моя подруга Жанна, которая была на том концерте и подробно мне о нём рассказала, говорила, что цветы подарила она и какой-то парень. Может быть, был кто-то ещё. Но Катя не преувеличивала, считая «раз, два, куча», а то и «раз, куча» — это лишь ещё одна характерная для неё формула. Сначала я думала, что, несмотря на необыкновенную популярность её выступлений, она не была избалована материальными знаками внимания, но это было не так. Просто она умела ценить внимание к ней и радовалась этому. Об отношении к себе и своим выступлениям она прекрасно знала. Однажды я спросила у неё: «Как прошёл концерт?» Она ответила: «Бессмысленный вопрос. Концерты всегда проходят хорошо».
Выступая у нас дома, Катя говорила, что в России её ничто не держит, кроме дочки, по которой она очень скучает. Я процитировала эту фразу в небольшом тексте в четыре параграфа, который написала по-английски для нашего друга Миши Гольдина в Чикаго, где он пытался организовать Кате концерт в Еврейском центре. (В Чикаго она так и не поехала — не было попутчиков или спонсоров, а билет на самолёт стоил дорого.) Потом этот текст пригодился для организации других её концертов перед американскими аудиториями. По Катиной просьбе я сделала ксерокопии, и она сказала, что использует их как свою визитную карточку, кладёт на стол перед концертами. Потом перестала это делать после замечания Вики Швейцер: «Зарабатываешь, чтобы оплатить лечение? Ну-ну». Врачи в Амхерсте лечили Катю бесплатно, а жила она во время лечения у Джейн Таубман, Элейн Ульман и у той же Виктории. Катя была очень щепетильна и не хотела, чтобы мой текст был неправильно истолкован. Она с восхищением рассказывала мне о книге Швейцер «Быт и бытие Марины Цветаевой», после чтения которой, ещё в Союзе, написала Виктории письмо.
В конце ноября с подачи Наташи Рохлиной Кира Стивенс организовала Катины выступления в колледже Гамильтон и университете Колгейт неподалёку от нас. Оттуда Катя приехала в Олбани. Она вышла из автобуса в белом свитере с большим воротом, расстёгнутой куртке из коричневой кожи и таких же брюках, заправленных в модные тогда высокие сапоги-ботфорты. Спортивная сумка через плечо, в руках гитара («я с гитарой и сумою в самолётах и в метро»). Кате предстояло ещё два концерта — в колледже Скидмор в Саратоге и в Юнион-колледже в Скенектэди. Первый организовали Наташа Рохлина и Полина Шварцман, второй — моя знакомая Марина Рудко. Марина преподавала русский язык в Юнионе, втором старейшем колледже Америки после Гарварда. Заведовала русским отделением там Надежда Алексеевна Жернакова, лет шестидесяти, ведущая свою родословную от представителей первой эмиграции, как и Марина.
Объявление в газете Юнион-колледжа: «Кафедра современных иностранных языков совместно с Русским клубом выступят спонсорами концерта Кати Яровой, видного русского барда из Москвы. Ей 33 года, она автор примерно 300 песен, в которых она поёт о перестройке и гласности, трагической судьбе своей родины России, о любви, воспоминаниях детства, особенностях советского образа жизни. Некоторые из её песен считаются в Советском Союзе слишком откровенными даже сегодня, в эпоху официально объявленной гласности. Её приглашали несколько колледжей и университетов, включая Йель, Амхерст и Вильямс. Она поёт по-русски, но на концертах в США аудитории предоставляются письменные переводы её песен. Концерт состоится в четверг 29 ноября, 1990 г. в 7:30 вечера в помещении College Center, аудитория 406»
[4].
Катя провела у нас несколько дней. Поскольку я не работала, то всё время была с ней. Мы гуляли — благо осень стояла тёплая, снегопадов ещё не было — и говорили, говорили. Катя подумывала о том, чтобы остаться в Америке, но не верила в то, что будет кому-то здесь нужна со своими песнями, без знания языка. Я же считала, что всё возможно, что, может быть, она сможет выступать перед американской аудиторией не только в колледжах. А может, Лори Андерсон, у которой тоже есть политические песни (например, знаменитая песня о собаке Эдисона), согласилась бы дать Кате немного времени в своих концертах. В любом случае, если жить здесь, нужно осваивать английский, вживаться в эту культуру. Может быть, со временем она смогла бы петь свои песни в переводе и даже писать новые на английском языке. А может, она могла бы вести разговорные семинары в каком-нибудь колледже, ведь требуются же носители языка! Полина Шварцман даже не филолог по образованию, а работает — правда, почасовиком — в престижном колледже (в 90-е годы в Скидморе работала Татьяна Толстая, за год до своей смерти там выступал Бродский). По деньгам это немного, но если бы Катя продолжала давать концерты, в том числе перед эмигрантами, и продавала свои кассеты, это давало бы дополнительный заработок. Можно параллельно учиться, получить здешнюю магистерскую степень, что помогло бы в трудоустройстве. Наверно, Джейн Таубман могла бы ей в этом помочь.
Я рассказывала Кате о карьере Джоан Баэз, которая тоже исполняла политические песни наряду с балладами и любовной лирикой. Молодой Боб Дилан начинал с того, что пел с молоденькой, но уже знаменитой Джоан (у них был роман) в качестве «разогрева» перед её концертами, а потом перерос её в славе и популярности. Я показывала Кате статьи с их фотографиями и книгу воспоминаний Баэз. Катю заинтересовало, что Баэз одно время выступала в мужском костюме, одетая под Боба Дилана. Спросила, не лесбиянка ли она. Действительно, в воспоминаниях Джоан писала об одном своём гомоэротическом романе. Катя сравнила это с цветаевским романом с Софией Парнок, сказала, что недавно напечатали цикл Цветаевой «Подруга», обращённый к Парнок, и сборник стихов этой поэтессы. Я об этом слышала впервые.
Мы вместе слушали песни моих любимых американских исполнительниц и авторов песен. Сидя на диване, следили за текстом на конвертах, и я переводила Кате с английского. Когда я ошиблась во времени глагола, переводя замечательную песню Джоан Баэз «Бриллианты и ржавчина», Катя меня поправила. Значит, не так уж безнадёжен был её английский! Я заводила ей пластинки Билли Холидэй — хоть и другой жанр, но в её репертуаре есть проникновенные лирические песни. Кате понравилась моя любимая «Не объясняй» (Don't Explain), но о песне «Любовник» (Lover Man) она высказалась презрительно — дескать, размечталась деваха о мужике.
Катя рассказала, что не сразу нашла себя: пыталась поступить в театральный институт, но не поступила, работала натурщицей, костюмером, театральным администратором. В двадцать шесть лет поступила в Литературный институт, семинар Льва Ошанина. Зарабатывает на жизнь концертами, а её трудовая книжка лежит в театре «Группа граждан». Её дочка говорила: «Моя мама работает бардом».
