По завершении программы Кате задавали вопросы. Один из её ответов напомнил мне известную песню, и я шепнула Соне: «Как сказал Окуджава, дураки любят собираться в стаи». И через несколько секунд Катя произнесла то же самое со сцены. Это был ещё один пример схожести нашей реакции, причём мы сделали одну и ту же ошибку — у Окуджавы дураки обожают собираться в стаи.
Как обычно, Катя просила вернуть распечатки переводов песен, чтобы использовать их в дальнейшем, но, тоже как обычно, почти никто не вернул. Люди предпочитали сохранить их для себя. Пожилой высокий американец подошёл к Кате и пожал ей руку со словами: «You are a brave young woman» (вы храбрая девушка).
После концерта мы пообщались с Соней, Харлоу, который был под большим впечатлением от выступления Кати, и Мариной Рудко. Марина в то время разводилась с мужем, что стало для неё большим испытанием. Узнав об этом, Катя прониклась к ней сочувствием и потом несколько раз, даже после отъезда, просила меня передать Марине слова поддержки и какие-то советы, основанные на собственном опыте. Катя говорила мне, что из её мужей ближе всех ей был третий, театральный режиссёр Валерий Рыбаков, отец её дочери. Они прожили семь лет. Это не был обычный брак, рассказывала Катя, — например, жена могла выйти за спичками и вернуться через три дня — и тем не менее они могли бы прожить вместе всю жизнь, потому что действительно были парой, это отмечали все. Катя рассказала о роли свекрови в их разводе. У Кати с ней были и остались очень хорошие, доверительные отношения, и после ухода Валеры его мать в разговоре с Катей сказала — мол, я знаю, тебе стоит только пальцем пошевелить, и он вернётся, но я прошу тебя этого не делать. И Катя не сделала, решив, что, видимо, этот этап в жизни пройден.
О своём уходе Валера объявил ей утром. До неё не сразу дошло, что происходит, но он сказал, что уходит насовсем. Катя понимала, как это трудно и для него тоже, и, чтобы облегчить ему сборы и уход, пошла в душ. Когда она вышла, Валерия уже не было. Она отправилась в институт. На лекцию опоздала. Лектор, привыкший к её опозданиям, спросил: «Ну что, Яровая, что на этот раз стряслось?» — «От меня ушёл муж». Все грохнули: ну, Катька, вечно она придумает что-нибудь эдакое! «Нет, правда ушёл!» — оправдывалась Катя. Преподаватель возмущался, призывал к порядку, но аудитория продолжала веселиться. Так закончился её самый продолжительный брак. Впрочем, как оказалось впоследствии, он на этом не закончился.
Как-то утром нам позвонила Полина Шварцман и сказала, что с Катей будет говорить ведущий местного радио. Я взяла вторую трубку, чтобы переводить. На концерте в Скидмор-колледже этот ведущий был совершенно очарован Катей и её песнями и хотел обсудить возможность радиопередачи с её участием. Передача так и не состоялась, хотя не исключено, что этот парень и говорил о Кате в своём шоу, ведь у него были записи и переводы её песен. Полина сказала, что он просто влюбился в Катю. Беседа шла накоротке, Катя с Полей были уже на «ты». Я отметила это, потому что мы с Катей так никогда и не перешли на «ты». Виной тому была… Вероника Долина. Дело в том, что и я, и Катя очень легко переходили на «ты». Казалось, я должна была бы это инициировать, поскольку была старше её без малого на десять лет. Но в самом начале знакомства, когда Катя рассказывала о своих встречах с другими бардами и представителями богемы, я, зная, что она любит песни Вероники, спросила, знакомы ли они. Оказалось, что они вместе выступали на каком-то концерте и разговорились за кулисами. Узнав, что Катя окончила Литинститут, Вероника сказала: «Ну, с тобой всё ясно». И отвернулась. «Что ясно? — недоумевала Катя. — И на “ты” почему-то…». И вот это замечание, как ни странно, меня остановило, а Катя сама, при всей своей свободе в обращении, не проявила инициативу.
Зная, что Катя не замужем, Полина предлагала с кем-то её познакомить. Катя слушала с интересом, хотя у неё был в Нью-Йорке жених — бард Саша Вайнер, подростком приехавший из Киева. Пока Катя была у нас, он несколько раз звонил ей. Как я поняла, она и Никиту Якубовича ещё не забыла, хотя он тогда уже собирался жениться. Никита жил в Калифорнии, ему и их трагическому разрыву из-за его отъезда Катя посвятила несколько прекрасных песен и «Венок сонетов». Мы говорили с ней «за жизнь», обсуждали амурные дела наших знакомых и подруг — все были молоды, расходились, сходились, кто-то развёлся, кто-то снова вышел замуж, да ещё и не по одному разу, а кто-то так никого и не нашёл. «Я могу за три недели после знакомства выйти замуж», — сказала Катя. Это не было цинизмом или бравадой, это о них — таких, как сёстры Яровые, писал Пастернак: «Быть женщиной — великий шаг, сводить с ума — геройство». Через несколько лет в Бостоне на презентации Катиной книги ко мне подошёл её троюродный брат. Он рассказал, что пятнадцатилетней школьницей Катя приезжала на пару недель к ним в Ленинград. Их предупредили, чтобы её никуда не отпускали одну, потому что к ней обязательно кто-нибудь привяжется, и она вернётся не одна. Так что брат (он был старше Кати) повсюду её сопровождал.
Катя говорила, что её сестра настоящая красавица, выше Кати ростом, с женственными формами, и друзья шутили, что одна сестра умная, другая красивая. С Леной я познакомилась много позже, но когда я посмотрела видеозапись, где ей лет тридцать, то поняла, о чём говорила Катя: Лена была в молодости редкостной классической красавицей. Но Катя тоже была необыкновенно привлекательна и хороша собой. Ей могли предложить руку и сердце через час после знакомства. Так произошло с Вайнером. Они познакомились в Москве, куда Александр приехал выступать. Катя не собиралась навсегда покидать Россию, а он был гражданином США, что затрудняло совместное проживание. «Меня бы устроил вариант Высоцкого и Марины Влади, — сказала ему Катя. — Только судя по длине волос, я была бы Высоцким, а ты Мариной Влади». У Вайнера, говорила она, были красивые вьющиеся волосы до пояса.
Катя рассказала, что в двадцать лет пыталась покончить с собой. Наглоталась таблеток. Но близкая подруга (имени Катя не называла) проснулась среди ночи, как будто почувствовав, что что-то не так, примчалась к ней, вызвала скорую, растолкала, не давала ей спать, заставляла ходить, поила кофе и т. п. Катю спасли, но поставили на учёт в психоневрологическом диспансере, где она должна была показываться раз в год. Ей там сказали, что у неё совсем другой психотип, чем у тех, кто склонен к самоубийству, что она совершенно нормальная (могу сказать по опыту нашего общения, что она была, может быть, самой нормальной из всех встреченных мною людей), но тем не менее попытка была. Ещё она говорила, что другие болеют какими-то не очень серьёзными болезнями, даже если они хронические, а она уж если болеет, так болеет: язва, псориаз, рак.
В ту зиму Лариса Шенкер, главный редактор двуязычного журнала «СловоWord», организовала Катин концерт в двухгодичном общинном колледже в Бостоне. Я сообщила об этом своим знакомым, но многие не смогли пойти, потому что время было неудобное — 4 часа дня в воскресенье. Лариса не доверяла своей бостонской соучредительнице, хотела непременно присутствовать там сама и выбрала удобное для себя время. О некоторых деталях поездки я знаю со слов Кати. Одно отделение Шенкер отвела Кате, в другом выступал артист миманса. Многие были этим разочарованы, но Лариса, видимо, надеялась собрать таким образом большую аудиторию. Она не знала ещё, на что способна Катя, но после этой поездки полюбила её. Впоследствии Лариса охотно публиковала мои статьи о Кате, её стихи, давала рекламу Катиного сборника и всегда исключительно тепло её вспоминала.
