Теперь же приходилось им отдыхать на полуразрушенных крышах да в тени колоссальных скал посреди пустыни. Теперь надлежало им окунаться в сны там, где только получалось, и доверяться дозорному, не ложившемуся спать. Их вера должна была быть легка, как пируэт, выписываемый мыслью на пути из одного ума в другой. Именно эта легкость даровала им возможность познать волю друг друга.
Цветом они были подобны песку, что мог свободно течь и замирать, мог под лапами оставаться незамеченным – но никогда притом никуда не пропадать. Песок ведь не мог распасться, своей последней формы он уже достиг.
И в ночи от одного к другому неслись хлопки – так они ловили мигающих во тьме, будто спасительные сигналы, гигантских светлячков. Смаковали шелест их сминаемых крыл, хруст панцирей. Вливали в себя прохладу мрака. После этого они резвились, выискивали скрытую воду, рыли собственные неглубокие колодцы. Раз не светила иная участь – слизывали с камней соль. Они спаривались, производили на свет детенышей, а порой – смотрели на далекие звезды и задумывались на миг, а что же находится там, за ними. Пусть даже для них это и значило не больше пляски светлячков в ночи.
Вплоть до Ноктурналии.
Вплоть до явления Синего Лиса.
Как-то ночью небеса полыхнули синим, и в головах у них пронеслась дивно быстрая мысль – одновременно знакомая и чуждая. Они разместились на границе между пустыней и городом. Их сердца неслись галопом. Храня неподвижность, они все равно готовы были вспрыгнуть, сорваться с места, впиться зубами.
И вот из пустыни вышел источник их тревог – выбежал рысью, скаля клыки, как и раньше. То был лис синего цвета – крупнее каждого из них в два раза. И он внушал им то, что всегда имел целью внушить.
Любовь. Силу. Судьбу. Предназначение. Шанс.
Он показывал им другой мир. Другой путь.
Но зачем им лидер? Почему бы не бродить им бесцельно, как и полагается дикому зверью? Их природа была дикой – так зачем им цель? Зачем дикому зверью смысл?
Я скажу вам зачем, промолвил Синий Лис, приблизившись. Я скажу, почему это так важно. Для всех вас.
И сияние Луны озарило его – стоящего пред ними, могучего, почтительного. До него им было рукой подать.
И наполнилась ночь громким визгом и лаем собравшихся – тех, кто являлись лисами, но не такими, какими знало их прошлое. Ибо кто есть лиса, как не полная противоположность человеческих представлений о ней?
Синий Лис сказал:
В город придут падальщики издалека. Они будут называть себя Компанией. У них не будет лиц. У них не будет тел, по которым можно было бы нанести удар, но вот конечностей им будет не занимать.
Компания привлечет за собой зверей, чудовищ, тварей, меняющих форму, – самым непредставимым образом. Явится враг, о коем никто из вас и помыслить не мог.
Тогда сонм маленьких лисичек закружился около синего лиса, в движении своем уподобившись морским волнам – или хотя бы памяти о них. Неожиданно – с учетом того, что Синий Лис показал им всем.
К тому времени, когда лисы снялись с места, Синий сделался их лидером – и, хоть никто из них и не мог сказать, почему так должно было быть, так оно было правильно. Они чувствовали истинность сего положения. Нельзя было сказать, что их образ жизни переменился за короткое время, что они перестали быть собой. Но все же, в глубинах душ своих, они все ощущали перемену.
За это придется заплатить ужасную цену. Но я заплачу – все равно. Только последуйте за мной.
Эти слова прибавили им храбрости. Ожесточили их. Сфокусировали мысли в единый луч, бьющий из призмы разума Синего Лиса.
Теперь их действо обрело цель.
Из-за пылающих песков явятся трое людей…
2. Троица
i.
они прибыли в город под злою звездой
Что-то мерцает, что-то бликует на погруженной в пески окраине города, где бьет по глазам грань между небом и землей. Вечный блеск – все же истаявший по прибытии троицы, оставивший после себя запах хрома и химикатов. Кроме болот и пустот, что может быть за пределами города? Чему там процветать?
Тяжелый сапог разворошил песок и грязь, и напоминающая скорпиона тварь засеменила в безопасное место – будто человек, бегущий прочь от космического корабля, потерпевшего крушение. Хозяйке сапога противоестественная натура той твари была известна – точный удар, и биомех раздавлен, расквашен грубым весом каблука.
Из всей троицы «сапожница» всегда шла впереди. Она была темнокожей и высокой, неопределенных лет; звали ее Грейсон. Волос у нее на голове не было – волосы только замедляют, а она любила скорость. На левом ее глазу расплылось бельмо, но сквозь него она вполне могла видеть; почему бы и нет? Болезненное и дорогостоящее усовершенствование зрения входило в ее обучение, давным-давно. Теперь она видела то, что не мог видеть никто другой – даже когда ей не хотелось этого.
Она пнула камень – тот полетел кувырком навстречу безотрадно-унылому холсту города, – и с мрачным удовлетворением отметила, что тот на мгновение заслонил собой белую яйцевидную структуру вдалеке, в южной стороне – здание Компании.
Позади Грейсон встали двое других – два столпа посреди песков, на фоне бескровного неба. За спинами – рюкзаки, набитые снаряжением и припасами. Мосс – так звали одну из них, а другого – Чэнь.
Чэнь был грузным мужчиной родом из страны, от которой ныне сохранилось лишь название – слово, имевшее не больше смысла, чем беззвучный вопль. Краев, из которых произошла Грейсон, тоже не существовало более.
А Мосс хранила упорную индифферентность – к происхождению, к полу, к генам. Вопреки прежним временам, теперь она была «она». Мосс могла меняться с той легкостью, с коей другие дышали – без раздумий, по необходимости, либо же и вовсе без оной. Мосс умела открывать самые разные двери. Но у Грейсон и Чэня тоже кое-какие способности имелись.
– Прибыли, значит? – спросил Чэнь, оглядываясь по сторонам.
– Такая-то свалка, – сказала Грейсон.
– Не сыщешь двух похожих мест, заселенных призраками, – молвила Мосс.
– Каким бы дрянным место ни было – плохо будет его не спасти, – заметила Грейсон.
– Может быть, тогда мы его спасем? – спросил Чэнь.
– Если не мы, то никто, – подвела черту их ритуалу Мосс.
Отзвуки минувших времен – тех времен, когда их слова предваряли удачу, – зазвучали в полную силу, заглушая какофонию тех времен, когда сказанное ими предваряло беду.
После они уже не разговаривали по-настоящему, но мысленно передавали друг другу слова. Любому смотрящему со стороны они казались преисполненными покоя – столь же бесстрастными, сколь бесстрастна земля на древней могиле.
Как могли они грезить о доме? Он являлся им постоянно. Он являлся всякий раз, когда они закрывали глаза и засыпали. Он всегда оставался позади, неизменно являлся впереди – переписывая облик тех мест, куда они держали путь дальше.
