Для Чэня Мосс была стеной не то из кружков, не то из нулей, что валились друг на друга, и из каждого нового нуля выглядывала новая, отличающаяся от всех прочих версия Мосс. Нули-порталы делились сами по себе, пока места для прочих элементов уравнения не оставалось, пока скобки не превращались в виноградные лозы, разрывая границы доски и превращая математическую задачу в нерешаемый парадокс. Мосс среди нулей чувствовала себя вольготно. Как она часто говорила, ей ничего не стоило вырастить новую себя из обрезка ногтя большого пальца.
Чэнь был обязан доброте Мосс, но Грейсон никогда не поймет обязанность такого рода. Его опыт с Мосс нельзя было познать со стороны – лишь пережить; и ни сопереживание, ни домысливание не помогли бы тут ничем.
На контрасте с Мосс, Грейсон представляла собой единый круг, из которого исходили вычисления, подобные солнечным лучам – а между всеми лучами была решетка из цифр. Ей нравилось быть прямой, как удар кулаком в лицо. Подобная прямота въелась в нее за годы выживания в здешней агрессивной среде, от нее она уже не могла избавиться. Грейсон знала, сколь высоки ставки их миссии, потому что до появления в ее жизни Чэня и Мосс одно только понятие выбора было сродни роскоши для нее. Чэнь старался не переосмысливать ее, не превращать в поэзию – хоть это и было в его духе, – боялся, что образ ее разлетится по сторонам, как нули Мосс, разлетится и не сможет вновь собраться, вопреки извечной манере Грейсон плотно-плотно сжимать зубы.
Чэнь, Мосс, Грейсон. Теперь у каждого из них было одно-единственное имя. Фамильярности отсеялись – в них не было нужды, для них не осталось места.
Разбив лагерь, они улеглись рядком, тесно прижавшись друг к другу. Троица неразлучных. Почти бесшовное слияние – слишком комфортно их единство, зачем разлучаться? Они не нуждались в тепле – в них самих жил огонь; жил, согревая даже в самый лютый мороз. А родительницей этого очага тепла была Мосс.
– Спокойной ночи, Мосс.
– Спокойной ночи, Чэнь и Грейсон.
Грейсон что-то пробурчала в ответ, но они знали – она тоже их любит.
Им всем уже доводилось убивать себя или друг друга. Чэнь убил Чэня. Мосс сожрала Мосс. Грейсон убивала их обоих. Мосс убивала Чэня, Чэнь – Мосс. Таким вот образом их близость стала экспоненциальной – вместе с печалью и сожаленьем. Они лежали вместе, в живом коконе, неразлучные – бережно храня тех Чэня, Мосс и Грейсон, что все еще были живы. Их последние версии.
Троица чувствовала: утка со сломанным крылом бдит за ними издалека. То ли к добру, то ли к худу.
Темная Птица.
iii.
его был опыт многотруден, но то с лица его не счесть
ВОтжилках что Город, что Компания могли похвастать уймой разных имен, так сказал Чэнь. В Жилах их называли просто Город и просто Компания, при тихом одобрении последней. Сухие термины, никакой индивидуальности, края сглажены все как один. В Жилах ставки были выше, но и награды – изобильнее. В Отжилках от тебя отщипывали маленький кусочек, когда ты на что-то отвлекался – и все.
Но версии Города были не единственной переменной, которую вычислил Чэнь и которую воплощала Мосс. Время было второй переменной величиной, и оно не было непоколебимым. Иногда им казалось, что они несутся вперед, в свое собственное будущее, и это были самые худшие их моменты.
Труп Города, насылая страх, тлел на равнине. Вальяжно развалясь, здание Компании, разбухшее и разжиревшее, нависло над канавами улиц, стекающихся к нему, – без пустырей, без прогалин и ветвлений. Пахло кровью. Одна Компания, по сути – никакого тебе Города.
От этих лабиринтов-версий они поспешно отворачивались, отворачивались от собственной смертности и бесполезности. Ибо ничего нельзя было приобрести, только лишь потерять.
Труп города, насылая страх, тлел на равнине. Ущербно поникнув, здание Компании, иссохшее и мертвое, нависло над перипетиями улиц, разбегавшихся от него, изрытых пустырями и прогалинами, ветвящихся. Один только Город, по сути – никакой тебе Компании. Изменяющие форму существа, принявшие обличье кто мокриц, кто хамелеонов, манифестирующие себя в виде огромных полевых цветов, преображали всякого, кому порой случалось вознестись непокорной головой над своим убежищем. Пахло смертью – глубокий, бархатистый дух. К таким версиям они поворачивались спиной медленно, после нескольких дней в своих грязных скафандрах, стараясь не дышать их воздухом. Можно было перегруппироваться в таком месте, но ни убежища, ни противника – не найти. Можно было лишиться бдительности в таком месте, где затишье равносильно смерти – и пробудиться ото сна о расцветающих бутонах, источающих вибронные волны распада.
Ведь именно этого и желали их тела: уйти на покой и более ничего не знать.
Этот Город был похож на все остальные города: обсерватория – на северо-западе, заводы – на северо-востоке, против грязной илистой тропы, что была рекой; огромный конгломерат рябых полуразрушенных многоквартирных домов – к югу от заводов, там Компания размещала рабочих; и на юго-западе – белый блик здания Компании.
Сильнее всего менялось диагональное пространство между Компанией и ее заводами – пространство, напоминающее ландшафт древнего морского дна. Порой оно являлось как мертвый «лунный пейзаж», порой – как эстуарий, окруженный плеядой прудов-отстойников
[6], запитанной от овивающей ее реки. Порой это явно был рабочий полигон Компании – возможно даже, некогда плодотворный. Люди в большом количестве зарабатывали там себе на жизнь – возможно даже, продавали еду, которую выращивали для выходцев из Компании.
Грейсон особенно не доверяла этим видениям. Все, что делала Компания, кого-то уничтожало, кого-то убивало, даже если и помогало кому-то другому. Все остальное было лишь уловкой, и никакой защиты от нее не было.
– В моей версии этого не было.
– Было в моей.
– В моей версии были одни перверсии. Там, впереди.
И вон там, и вон там, и еще – там. Перверсии – не в смысле «отклонения от половой нормы», а в смысле – нечестивости, способные разрушить твой разум, да и тело порядком покорежить. Сделать так, чтобы даже мысли о тебе никогда больше не существовало.
Шутка мрачная, шутка древняя. Полезно держать ее в уме, пока вся память твоя не исчезнет.
А бывало и так, что они двигались назад во времени, и Компания являлась им на ранних стадиях постройки – окруженная таким количеством стражей, что им даже не понять было глубину опасности, их подстерегающей. Глядя на Компанию на таком вот этапе, можно было даже обмануться, что будущее будет достойным – если, конечно, уже не видел будущее. Обагренное кровью, подтопленное смертью: погибель предпочла залечь на дно, прежде чем рвануться к поверхности в конце времен.
