V.7.0 Пустынные лисы, радостно щелкая челюстями, пожирали останки Мосс. Они прыгали-скакали через туманный луг ее трупа и подчищали его частица за частицей.
v.6.9 И была в их яростном аппетите некая необъяснимая мечтательность.
v.6.8 Яд ничего не значил для их физиологии – да и предназначался не им.
v.6.7 Они были антидотом.
v.6.6 Когда они объедались, лиса за лисой, они:
v.6.5 Исчезали в мгновение ока
v.6.4 и в мгновение же ока возвращались.
v.6.3 Исчезали:
v.6.2 Снова появлялись:
v.6.1 Снова,
v.6.0 снова.
v.5.9 И снова.
v.5.8 В нескольких шагах.
v.5.7 На вершине холма.
v.5.6 Внизу, в овраге, и с лаем взбирались назад.
v.5.5 В тени Балконных Утесов.
v.5.4 Сколь прелестны были их мимолетные портальные перемещения.
Таким образом, Грейсон знала, что в каком-то роде эти лисы были учеными, проводившими исследования в лабораториях собственных тел. Что за их видимым легкомыслием скрывается мрачная серьезность.
Она не презирала их за то, что они ели. Той Мосс, которую Грейсон знала, в любом случае уже не существовало. Но она все равно отвернулась. Сосредоточилась на далеком горизонте. На Чэне, которого Грейсон была не в состоянии починить. Чью руку она держала, пока та оставалась рукой. Приняла из этой руки клочок бумаги, протянутый ей Чэнем – и спрятала к себе в карман непрочитанным.
Именно тогда Синий Лис нашел Грейсон в тени Балконных Утесов. Крупный такой лис, почти что волк. Его глаза сверкали и переливались звездным светом – и крошечные звездочки, похожие на слезы, выкатывались из них, падали на песок и исчезали. Грейсон поняла – это иллюзия, наваждение, какая-то проекция, исходящая от Лиса, а не от нее самой.
– Ты немного опоздал, – не без горечи заметила Грейсон. Думать о Лисе как о союзнике было нелогично, и она это знала.
– Я пришел ровно в тот час, когда должен был прийти, – направил прямо ей в голову Лис. – Чтобы вы, предлагая мне свои дары, осознали – будущее не за вами.
Грейсон знала, что истинные дары – это останки Мосс.
– Что же за нами, если не будущее? – успел сказать Чэнь, прежде чем рассыпаться цветастыми саламандрами. Они тут же завозились за стеклом его потертого шлема, танцуя экстатическое танго путаницы – уравнения, ищущие единственно верное решение. Что-то Чэнь совсем перестал себя сдерживать. Держаться.
– За вами – участь хороших по человеческим меркам людей, – ответил Синий Лис.
– Хороший? Кто угодно, только не я.
Последние слова. Они же – первые.
Чэню уже ничем нельзя было помочь – уже тогда, когда лисы принялись за Мосс. Даже обряженный в свой защитный сдерживающий скафандр, Чэнь начал распадаться на живые ленточки и тряпочки – тела саламандр. Они проскальзывали сквозь все большие разрывы в его тканях. А он – с радостью приветствовал агонию своего распада и терял последние силы на потребность вновь стать самим собой.
Грейсон, наблюдавшая за его превращением и опасавшаяся новой атаки, все еще видела Чарли Икса на равнине к западу от ущелья. Но – только своим человеческим глазом. Тот, другой, она закрыла от греха подальше, чтобы не отвлекал.
Чэнь, может статься, на заре какого-нибудь нового десятилетия, давно минувшего золотого века знал-таки форму Мосс. Форма Мосс все еще томилась в ловушке внутри Растлителя, и Грейсон знала – отряхнувшее прах прошлое все еще может стать обнадеживающим будущим. Она надеялась на это. На остатки и пережитки Мосс в Растлителе. Возлагала на них великие надежды, хоть и знала, что может никогда больше не увидеть Мосс. Надеялась вопреки предательству.
Боль Чэня обрела доселе неизведанные мощь и степень, но теперь он остался с ней один на один, потому что без Мосс Грейсон не могла обращаться напрямую к его чувствам. Так жаль, что не могла.
И теперь только Чэнь мог чувствовать, как разваливается. Распадается на много-много скользких тел. Его внутренние органы превращались в переплетенные саламандровые лапки. Они рвали его на части, причиняли адскую боль – ведь он все еще был сдавлен границами человеческого тела.
Чэнь вскрикнул от боли, но не от физической. Ни в начале, ни в конце он не мог смириться с тем, что променял одну жизнь на другую, пытаясь навредить Чарли Иксу. И правильного способа навредить ему он так и не нашел. И даже все его расчеты-уравнения не помогли.
– Тихо. Помолчи теперь, – сказала Грейсон Чэню, намереваясь разобраться с последним делом. Снова оказаться в самой дальней точке, узреть скалу, которая могла быть лицом, обращенным к тусклым просторам Вселенной; и – от этой точки вернуться снова, но в этот раз – подготовившись и смекнув, как совершить этакий переход за считанные минуты, а не за столетие.
Чэнь попытался ей что-то ответить, но не смог. Утратил способность говорить в принципе – запертый в уродливую распадающуюся форму, и не было рядом Мосс, способной освободить его. А сказать он хотел вот что: «Там, у стены глобул, оно сказало мне – нет утешения, нет прощения, нет покоя. И оно было во всем право. Он был прав».
А Грейсон хотела утешить – хоть напоследок. Чэнь знал это. Знал ее намерения. Но теперь внутри его скафандра были только извивающиеся зеленые тела.
Еще задолго до того, как они издали наблюдали за Чарли Иксом, заметив его дрожь и нетвердость походки, предвещавшие приближение его далекой участи, Мосс сказала Чэню:
– Это будет все равно что разрезать пополам стручок гороха. Как кукурузный початок ободрать. Это будет чувство резкое, интенсивное, агрессивное. Но после наступит оцепенение – и ты исчезнешь, но при этом появится что-то еще. И к тому времени, хоть ты этого и не узнаешь, ты все еще будешь там.
– Там, где слаб – я силен.
Томясь какой-то удивленной печалью при виде скафандра Чэня, заполнившегося зеленым и вертким, Грейсон, понимая, что разницы уже нет, стянула с него шлем – и саламандры растворились дрейфующими по воздуху спиральками, дохнули наружу столбом зеленого дыма, и дым этот вознесся к небу и исчез.
Все было заражено. Ничего не осталось.
Вот и от Чэня со временем останется лишь дождик из крошечных саламандр. Зеленый, желтый, оранжевый, красный, а затем черный. Дождик, который пройдет.
К утру он станет ничем, а затем снова вознесется к небу и прольется дождем еще раз. Выводя с каждым разом все больше токсинов из воздуха, почвы, воды. Такое покаяние он для себя избрал, ведь оно соответствовало его природе – природе, привитой ему Чарли Иксом.
Он будет падать на Город дождем в течение ста лет или даже больше. Воспарять и низвергаться, и снова воспарять. Он станет частью общей картины, на что Грейсон была неспособна. Он будет жить вечно.
