Наедине с матерью ей стало хуже. Нет, мать была все та же – женщина с морщинистым лицом и взъерошенными светлыми волосами, старавшаяся изо всех сил большую часть времени, заливавшая по утрам хлопья молоком или апельсиновым соком, но иногда будто пробуждавшаяся от наваждения и неизменно находившая способ обвинить ее в чем-нибудь.
Мать сказала, что у нее нет фотографий настоящего отца девочки. Но однажды девочка порылась в ящиках комода, чтобы взять пару маминых носков, и обнаружила стопку старых черно-белых снимков сурового вида людей с узкими лицами в строгих черных костюмах. Она знала, что это не их семья и не семья ее отчима. Они не были похожи ни на кого, с кем бы она хотела встретиться. Они выглядели, если подумать, как демоны. Такие же малоподвижные и нездоровые, как демоны, заселившие Город.
Потом мать, теряя дыхание, распахнула дверь комнаты девочки и крикнула:
– Да это ты все и устроила! Это ты — демон! Он ушел, потому что понял! Да лучше бы я тебя и не рожала никогда!
Утром мать вела себя по-другому, уже забыв о том, что ее дочь была демоном. Но сама девочка твердо уяснила сказанное ею>>.
– 1 —
Темная Птица кричит от боли, мчась сквозь лес – ее крыло после нападения саламандры сломано. Ее вопли удаляются в сторону фабрики – будто та для птицы спасительный маяк. Ты же остаешься у реки – близ саламандры, которая снова меняется. Не от полученных ран, а по собственному выбору, в силу жизненного цикла. Хоть это ты понимаешь.
Огромное тело рядом с тобой, поглощенное рекой, которая становится все настойчивее, тянет существо. Дергает за веревочки, за узлы тела. На твоих глазах саламандра начинает распадаться – хвост рассыпается на тысячи крошечных извивающихся саламандрочек, а ведь, казалось бы, только что был един.
Конечности и туловище осыпаются живым красным потоком в реку, и этот поток охотно подхватывает водоворот. Вскоре остается только глазастая голова – она смотрит на тебя до самого конца, пока распад не захлестывает и ее тоже, и все ее частицы уходят в воду – теперь река кишит миниатюрной жизнью.
Зрелище так радует. Ты так рада, что на время забываешь даже про боль. Ты видишь реку, полную извивающихся красных тел. Крошечные глазки, такие яркие, смотрели на тебя дружно, а потом их хозяек уносила река. Они уносились прочь, меняя и саму реку, и весь этот мир. Воды реки объял огонь. Рассеянный и разобщенный, но в таком разъединенном состоянии – даже более могучий.
Ты не сразу поняла, но Темная Птица приближалась вновь. Ты потеряла много крови, и рана слишком глубока, слишком много яда попало в тебя, чтобы саламандра могла залечить. Нет тебе спасения. Но у нее есть план, замысел, коим она с тобой поделилась – шепотом, напоследок. И этот замысел ты готова принять.
Все равно ничего другого не остается. Ничего не попишешь, и ты не в силах что-то предпринять. Все уже свершилось давным-давно; все предопределено.
<<Жаркий весенний день, листья на деревьях умирали, и никто не мог догадаться, что их смерть и была всему причиной. Девочка вернулась из школы, вышла на заднее крыльцо и застала там мать нервно расхаживающей взад-вперед.
Никакого предупреждения не было вынесено заранее. По-видимому, и мотива-то никакого не было. Может, так действовал яд, нацеленный на мозг и занесенный в кровь. Может, так нашел себе выход некий потаенный гнев, захлестнувший ее мать безо всякой на то причины. Может быть, может быть.
– Демоны в сарае! – сказала ей Мама-но-вроде-бы-и-не-Мама. – Они там заперты. Я поймала их в ловушку. Бери бензин, лей, разводи костер. Убей демонов. Ну же! – По этим красным змеиным глазам девочка сразу поняла: неповиновение грозит ухудшением и без того дрянной ситуации.
Так что она отнесла канистры с бензином к сараю и полила из них дощатые ветхие стены. Сарай был маленький – ничего, кроме демонов, туда не помещалось. Внутри – сплошь грязь. Ничего плохого от того, что он сгорит, не будет, рассуждала девочка. Если Не-Мама успокоится – ладно. Если один спокойный вечер будет стоить лишь какого-то завалящего сарая – ну и пусть.
Запах был резким, как и голос Не-Мамы, поэтому она поспешила за спичкой – чтобы от запаха и от голоса этих сбежать, пусть ненадолго. Сарай занялся ярко-ярко – и сразу же стали слышны рычание, сопение, приглушенные крики. За считанные секунды пламя по стенам доползло до самой крыши. Та всегда была хрупкой, сухой и прогнившей. Больной.
Гул пламени обернулся человеческим криком, но было уже поздно. Пока Не-Мама смеялась, танцевала рядом с девушкой и кричала:
– Он вернулся! Вернулся! Но он был демоном! Вот я и заткнула ему кляпом рот! Вот я и связала его!
Сарай горел, горел, а потом потух, почернел, осыпался пеплом.
Отчим девочки был внутри. А был ли? Ее Не-Мама заперла его там. Заперла ли? Если бы девочка не заглянула внутрь, она бы просто поверила в ту реальность, что не заставляла бы ее кричать по ночам, и преспокойно жила бы в ней. В той, где ей не пришлось бы таскаться по исправительным учреждениям, бросать нормальную школу, терять навсегда душевный покой. В той, где Не-Мама и демоны мало-помалу не сделались чем-то скучным, предсказуемым, закутанным в туман неопределенности – и даже это, вот забавно ведь, показалось ей своего рода утратой.
Она так и не оправилась, но разве получится – от такого?
Но подумаем-ка: возможно, жаркий весенний день, предвестник беды, свел их обеих с ума. Если мир – это демон, алчущий убить всех, какое это имеет значение? Была ли толика правды в словах Не-Мамы? Может быть, она сожгла его в сарае, потому что знала, что произойдет, и не была достойна этого? Недостойна пережить гибель мира? Если б она хотела умереть, то могла бы выбрать другой путь.
Ноктурналия. Ноктурналия. Ноктурналия. Гигантская рыба ныряла, ныряла глубоко, задерживаясь в глубине под нею. Ждала момента, когда можно будет поглотить ее. Пожрать ее. Ждала, надеялась.
Она так долго говорила себе: да плевать, да будь что будет. Она так долго верила, что демоны ушли вместе с Не-Мамой, чья смерть наступила через несколько месяцев после инцидента с сараем. По крайней мере та при жизни не увидела свою дочь, скорчившуюся в туннеле под мостом и безумно корпящую над дневником, который не нес, не мог нести в себе никакого смысла. Ничего ни для кого не значил.
Сарай сгорел, но… кто там был-то? Тело, которое выволокли с пепелища, принадлежало кому-то другому – не ее отчиму>>.
– 0 —
То, что можно сказать. То, о чем нельзя говорить. Обе стороны монеты изведаны. Дымовые трубы все еще изрыгают дым. Тем не менее, ты сидишь в туннеле под мостом, и никогда его не покинешь. В нем ты не будешь одна. Ты жить будешь вечно, даже и после смерти своей – никто не спросит, хочешь ли ты этого, осознаешь ли все последствия. У тебя останется лишь право помогать или не помогать. На протяжении всех версий – где ты есть и где тебя нет.
