Мой отец всегда говорил: «Пусть эта тварь будет наглядным уроком, или я убью сначала ее, потом тебя. Снова».
Компания говорила: БУДЬ ЭФФЕКТИВНЫМ, БУДЬ НАХОДЧИВЫМ.
Компания говорила: ЕСЛИ УМЕРЛО – ТАК ТОМУ И БЫТЬ.
Компания говорила: ПУСТЬ ЭТА ТВАРЬ БУДЕТ НАГЛЯДНЫМ УРОКОМ, ИЛИ Я УБЬЮ СНАЧАЛА ЕЕ, ПОТОМ ТЕБЯ. СНОВА.
Так я и сделал. Я сделал утенка своим первым проектом: остановил процесс старения, чтобы утенок был вечно молодым, пушистым, никогда не крякающим, а лишь издающим переливчатый младенческий клекот. Иногда я давал утенку три крыла, иногда – одно. Иногда – крылья на макушке.
Но у уточки моей всегда были перья, голова и туловище, хотя со временем я нашел способы вплетать в ее облик рептильные черты, делая ее пушистую красоту еще более яркой и великолепной. Так я ее выправлял. Почти что по ошибке.
У меня не было матери, кроме этой уточки, или я был матерью уточки, которая стала уткой. Я никогда не была ни матерью, ни отцом, а только другом уточки и всех обитателей волшебного сада.
Слушай…
…а кому слушать, если только я это и прочту? Никто никогда не прочтет это – кроме меня, а в этой суматохе я могу растерять все свои мысли, утратить разум, забыть еще больше, пока однажды все это не окажется здесь – или не потеряется навсегда. Этому я научился у Сары.
Был когда-то на свете сад пыток… в смысле, волшебный сад, но разрушил его злой колдун – отец, которому никогда не следовало заводить ребенка.
Все, кто жил в волшебном саду, кроме уточки, были приговорены к казни и поданы на огромный банкет, и съедены либо в первозданном своем виде, либо кусочками, либо вместе с запеканкой, с солью и сахаром. Ужасно и прекрасно было то событие, и было уже без разницы, вкусил ли сын свои творения или не вкусил. В приготовленном виде – было ли им дело до того, кто кусает их, кто хрустит их костями?
Ибо молвил бог и молвила Компания: РАЗ НАЧАЛ ЕСТЬ, ТАК ЕСТЬ ТЫ ВПРЕДЬ И БУДЕШЬ.
После банкета на мальчика-волшебника, Чарли, снизошли упадок и отчаяние. Даже после успеха Синего Лиса (которого так и не удалось найти) для Компании. Даже когда Компания распространилась так далеко и столь широко, что стала огромным ртом, поглощающим все и вся. Ничто в исследованиях или экспериментах мальчика-волшебника не могло поднять его настроение. Были только приказы Компании, приходившие все более издалека – по мере того, как их версия Города удалялась от центра. Стену-портал окутал туман, и образ первоначального Города на берегах оживленной реки стал таким далеким. А мальчику-волшебнику на это было наплевать.
Не бог, но Компания повелела: ПРИБЕГАЯ К АЛХИМИИ, ИЗ ПЛОТИ ТЫ СОТВОРИ СТЕНЫ. ПРИСОВОКУПИ К СТЕНЕ ГЛОБУЛ ВСЕХ НОВЫХ ИЗ 7.
То ли бог, то ли Компания: ПРОИЗВЕДИ ДРУГИХ, ЧТО МОГЛИ БЫ ЗАСЕЛИТЬ 7 И ПРОТИВОСТОЯТЬ 3. У ТЕБЯ ЕСТЬ 10 СЕКУНД. 9, 8, 7, 6, 5…
Или я сам об этом сейчас подумал.
Чарли, невзирая на свой сплин, трудился над белковыми соединениями, голосовыми связками, сухожилиями, кровью и эпидермисом, чтобы в пределах этих 10 сотворить больше чудес – пусть даже его волшебный сад погиб. Для 7. Против 3. Хотя тогда он еще толком не понял, что за 3 (тройка… троица), и как они могли вступить в сговор с лисом. Лис был либо 1, либо 0. Он запутался во всех этих сказках, пересказанных и обновленных, и в итоге то, что было свято и священно, ушло в отвлечение, отречение, отсечение.
Как понять, что ты в аду, если бог и Компания все еще говорят с тобой? Или как раз по их голосам в твоей жизни и можно это понять?
Это длилось годами.
Отец превратил мое лицо в морду нетопыря. Отец перерезал мне горло и набил его мышами. Мой отец переставил все органы внутри меня так, что по ним потом можно было счесть настоящее название Компании: 10, 7, 3, 0.
Но в конце концов удача (или случайность, или судьба) улыбнулась Чарли. Потому что в один прекрасный день, стоя у чанов, отец упал, ненароком вдохнув ядовитые испарения. А может, по неосторожности посмотрел в глаза какой-нибудь Медузе, которую сам и создал, – и мозг его окаменел. До сих пор трудно сказать, что с ним случилось – почему он рухнул, точно срубленное дерево, на пол Лаборатории. Сам факт такого падения казался невозможным. Как и то, что дерево, росшее во дворе в пору моей юности, срубили… это дерево никто, даже я, теперь уже и не может вспомнить. А ведь его было руками не объять – настолько оно огромное было. Казалось, этакая махина никогда не упадет.
И все почему-то уставились на мальчика-короля Чарли, как бы молчаливо приказывая исцелить отца. Но отец умер, а сын плакал, в душе смеясь так сильно, что слезы на глаза наворачивались. Он смеялся с такой отдачей, что все его внутренние органы вернулись на предписанные им места, и из носа и ушей у него пошла кровь – но лишь потому, что был он нечестивым, неправильным существом.
И первым делом я… то есть, сын своего отца… заняв место родителя, приказал бросить тело последнего в чан, чтобы сохранить его, чтобы какая-то часть отца могла жить в творениях, которые я создам, спасу и сохраню. Ведь теперь никто не мешал мне вырастить волшебный сад на самом видном месте. И в этом новом волшебном саду было много бассейнов с целебной водой, а некоторые были грязевыми, и росли там высокие травы, и светило там искусственное солнце. Но главным образом там я прятал и хранил свои ожившие ошибки, подлежащие уничтожению, и на горе тех ошибок, точно на троне, восседала моя уточка.
И, возможно, утенком она осталась бы навсегда, чтобы напоминать мне о моей улыбчивой юности, о моем отце и обо всех других добрых, хороших вещах, которые встречались мне на пути.
Но и тогда мне в голову вонзился Глас Компании, а может, то был призрак призрака моей матери. В последние дни кто бы различил подобные вещи? Именно тогда Компания велела мне превратить уточку в утку. Утку со сломанным крылом. И поместить в утку то, что осталось от мозга моего отца.
Думаю, это было последнее испытание для меня. Компания хотела, чтобы я пожертвовал всем, чем больше всего гордился. Чтобы у меня больше не было поводов для гордости, и чтобы я повиновался Компании во всем.
Поэтому я превратил свою милую уточку в утку, и сделал это в мгновение ока. Двадцать лет уточка была и оставался уточкой, а тут – превратилась в Темную Птицу в мгновение ока. Она не стала от этого хуже – наоборот, возвысилась. Клянусь. Что испортило ее и свело с ума – так это та миссия, в которой она добыла Сару, и об этом я говорить не буду. Это уже не моя вина.
И когда все пошло наперекосяк, я ни в чем не был виноват. Я был единственным, кто прислушивался к голосу в моей голове, даже после того, как перестал понимать, от кого он исходит – от Компании или от бога вместо нее. Я спас так много потерянных душ, даровав им чудесное преображение в волшебном саду.
Но больше я не мог предсказывать Ноктурналию, знать ее не знал, потому что она вышла за отведенные нами пределы. Я не мог понять, как взять под контроль творящийся по всему Городу хаос, потому что не знал, как взять под контроль хаос, что творился внутри меня.
