— Тебе нравится Франс, правда? — спросила она.
Грэм усмехнулся, узнав знакомое начало.
— Но не так, как ты, Чарли.
Он сделал шаг к супруге, но та неожиданно отвернулась, взяла со стеллажа одну из рамок для фото и стала гладить ее углы.
— А ты не сходишь к этому Шерратту, а, Грэм? Чтобы помочь найти Лауру? — попросила она.
— Давай пока забудем про это, Чарли.
— Почему?
— Потому что ее найдет полиция.
— А она ее найдет, Грэм?
Рамка в руках женщины была пустой. Фотографию из нее Верноны отдали полиции, чтобы дочь могли идентифицировать, когда найдут. Грэм взял рамку у жены из рук и поставил обратно на стеллаж.
— Обязательно, — ответил он.
* * *
Приступ гнева пожилой женщины прошел, но ее руки, лежавшие на подлокотниках кресла, украшенных цветочным узором, все еще продолжали вздрагивать и непроизвольно сокращаться. Хелен подождала, пока она окончательно успокоилась, и плотнее прикрыла ее плечи кардиганом, соскочившим с них.
— Я поставлю чайник, бабуль, — сказала она.
— Как хочешь, — отозвалась старушка.
— Заварить твою специальную заварку?
— В пакетиках будет достаточно. И не забудь положить в заварной чайник один лишний. Ты знаешь, как я люблю…
Хелен стояла около узкого кухонного окна коттеджа «Солнечные часы», пока чайник не закипел. Электрические домашние приборы, купленные ее отцом для родителей жены, занимали все пространство кухни, в которой было не повернуться. Между кухонной плитой и большим прямоугольным сосновым столом, придвинутым своей короткой стороной вплотную к мойке, не хватало места и для двух человек.
Стол был заставлен кухонными принадлежностями и застелен кружевными салфетками с изображениями побережья Северного Уэльса, на которых лежали пучки мяты и чабреца, перевязанные нитками. Здесь же стояли банка с мармеладом и еще одна банка, из которой торчали деревянные ложки, лопатки и картофелечистка с деревянной ручкой. Рядом лежала деревянная разделочная доска, возле которой находилась чашка с водой. А в чашке мокла половинка луковицы. У двери на задний двор, на голубом линолеуме, стояли резиновые сапоги и деревянная трость, а рядом с ними висел на крючке темно-зеленый дождевик с вельветовым воротником. На этом же месте обычно висела кепка Гарри. А дождевик Хелен подарила ему на семьдесят пятый день рождения.
— Раньше он таким никогда не был, — раздался голос ее бабушки из кресла. Кухня находилась совсем рядом, так что ей не пришлось даже повышать голос, чтобы быть услышанной. — Никогда не доходило до такого. А теперь, каждый раз, когда он со мной заговаривает, мне кажется, что он вот-вот оторвет мне голову.
— А ты не спрашивала его, что происходит? — отозвалась девушка.
— Спрашивала ли я его? Твоего деда? Да это все равно что говорить со стеной!
— А может быть, ба, он просто заболел?
— Ну да, вроде бы на прошлой неделе он подхватил простуду.
Хелен видела, что пожилая женщина считает Гарри просто распустившимся стариком с дурным характером и что в его раздражительности есть и ее доля вины. Но сама девушка склонялась к тому, что у деда появилось какое-то серьезное заболевание, о котором он не хочет никому говорить и которое держит в страшном секрете, чтобы не грузить этим свою жену и других членов семьи.
Такая ситуация была вполне вероятна, особенно если вспомнить, что ее деду было за семьдесят, что он курил всю свою сознательную жизнь, большую часть которой провел в шахте свинцового рудника, и что ему пришлось пройти через такую ужасную войну. Ее бабушке, Гвен, такие мысли в голову не приходили. Она будет свято верить в простуду Гарри до тех самых пор, пока того не опустят в могилу на кладбище Сент-Эдвин.
— Да и потом, его болезнь не мешает ему ходить на эти его прогулки с Джесс. И с приятелями не мешает встречаться, — заметила старушка.
— Ты права, ба.
Хелен обдала заварной чайник кипятком, положила в него три пакетика чая и залила их водой из электрического чайника.
Пока чай доходил, она выглянула в окно, на долину, которая раскинулась прямо за огородом. Сам огород пестрел яркими цветами петуний и фиалок, кусты картофеля были украшены мелкими цветами бледного желто-голубого оттенка, а по воткнутым в землю палкам вверх тянулись зеленые побеги фасоли. А вот лес, который начинался сразу же за огородом, выглядел мрачно и таинственно. В полумиле от дома Хелен увидела в небе полицейский вертолет. Все еще ищут. Все еще надеются.
— Он здорово изменился. И о своих дружках думает больше, чем обо мне. Больше, чем о своей семье! — продолжала возмущаться Гвен.
— Дедушка никогда не забывает о семье, — возразила ее внучка.
— А я говорю, что они сделали его другим человеком. Этот Уилфорд Каттс и второй, как его, Сэм Били.
— Да они просто его друзья! Работали вместе с ним. И не имеют никакого отношения к тому, что с ним происходит.
— Это они во всем виноваты.
— Уверена, что ты ошибаешься, бабуль. Они его друзья еще со времен шахты Глори Стоун. Он знает их целую вечность.
— Сейчас все изменилось. Все не так, как было в то время, когда они вместе работали. Сейчас они дурят ему голову и уводят из семьи.
— Не понимаю, о чем ты, — пожала плечами Хелен.
Хотя сама она иногда задумывалась, о чем три старика могли разговаривать, прогуливаясь по холмам или сидя на грязноватом дворике Уилфорда, в окружении кур и странного набора других домашних животных. Иногда Гарри приносил с таких встреч кепку, полную коричневых, покрытых пятнышками яиц от маранов
[16], или пакет картошки — Уилфорд выращивал ее в заброшенном паддоке, который превратил в большой огород. А порой они все втроем ходили в паб, где Сэм Били чувствовал себя как рыба в воде и проставлялся пивом.
— Он изменился после того, как перестал работать, — сказала Гвен. — Они все изменились. Мужчинам не пристало бездельничать. По крайней мере, не таким, как эти. Иначе дьявол накладывает на них свои лапы.
— Ба, ты говоришь абсолютные глупости.
Хелен нашла в холодильнике пакет «долгоиграющего» молока и добавила несколько капель в чашку, а потом налила в нее чай, предварительно убедившись, что тот достаточно настоялся.
Ее бабушка сохранила старый линолеум на кухне. Она так сильно протестовала, когда пол в гостиной затянули новым ковролином, что ее зять Эндрю решил не спорить с ней по поводу кухни. Гвен сказала, что линолеум легче мыть, и теперь, когда Хелен смотрела на синий пол, он казался ей неотделимым от темных дубовых панелей, старых неровных стен и беленых каменных дверных проемов.
— Так вот, о них он думает больше, чем обо мне, — повторила Гвен. — Я уже говорила. А сейчас он это доказал.
