С того самого момента — и до сих пор, а минула уже полная неделя — Ольгу я не видел. На мои звонки она не отвечала — справедливости ради, после пары первых попыток (еще из-под той запертой двери), слегка остыв, снова набрать подруге я сподобился не сразу — понадеялся, что та перезвонит сама. Не перезвонила, ясное дело. Когда же через день, отпросившись с тренировки (отдельный вопрос, чего мне это стоило), я приехал в Кузьминки, дверь в квартиру мне не открыли — хотя свет в окнах и горел.
Что стояло за таким поведением Ольги? Непреодолимый стыд? Или негодование с обидой? Насколько я успел изучить свою подругу — скорее, все же, последние.
Блин, было бы на что обижаться! Просьбу ее я, видите ли, не выполнил — так специально, что ли?!
Да и сама-то она, если задуматься, хороша!
Во всех смыслах хороша…
Что ж, оставалось надеяться, что надвигающийся Скачок с присущей ему бесцеремонностью ситуацию как-то развернет…
* **
— Приехали, — снова выдернул меня из пучины воспоминаний пышущий энтузиазмом голос Виктора. — Выгружаемся!
Я неспешно вылез из автомобиля и огляделся. Съехав на обочину, мы остановились на опушке небольшого березового перелеска. На краю дороги стоял дуб. Вероятно, в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный… Так, стоп! Лев Николаевич об одном таком исполине все уже рассказал до меня.
Хм, а ведь если у нас получится задуманное Машиной, придется графу Толстому менять концовку своей знаменитой эпопеи! А он ведь, бедняга, даже и не заподозрит, что когда-то написал по-другому — если, конечно, сам не состоял в Ордене. А вдруг, кстати? Гиляровский, вон, если верить Виктору, вполне себе был Столпом! Как, кстати, и фантаст Кир Булычев — про него мне Эф Эф рассказывал…
Водитель (ясное дело, наш товарищ по Ордену) открыл багажник и, кряхтя, выволок оттуда два увесистых тюка — один с нашей с Панкратовым одеждой, второй — с конской сбруей и оружием.
— Переодевайтесь, — деловито распорядилась Полина, демонстративно отворачиваясь.
— Слушаемся, ваше высокопревосходительство! — ухмыльнулся мой напарник, ловко распуская завязки тюка. — Так, поручик, это, кажется, ваше, — сунув внутрь руку, Виктор извлек на свет аккуратно сложенные синие брюки-чакчиры и протянул их мне. — Это тоже ваше, — за штанами последовала расшитая белыми шнурами куртка-доломан — синяя же, с голубыми воротником и обшлагами.
Приборным металлом «моего» полка — Гродненского гусарского — считалось серебро, но ни одной серебряной детали костюм не содержал — и отнюдь не из-за скупости портного. Ag
[8] — единственный химический элемент, на перенос которого из потока в поток у времени аллергия. Или у Машины, не знаю — да и никто толком не знает. До грамма — еще переварит, а больше — выплюнет, вместе с тобой. Никаких серебряных вещиц на миссии — об этом Панкратов меня сразу предупредил. Впрочем, подобных у меня и не водилось — а вот Ольга носила серебряное колечко и цепочку с кулоном…
Так, при чем тут снова Ольга? Довольно о ней! Сейчас у меня иные заботы!
Минут через пять, полностью экипированный — вплоть до кивера, ташки, сабли на боку — и даже в серых походных рейтузах, надетых поверх чакчир (там, куда мы направляемся, погода ожидалась студеной), я окликнул Полину. Виктор успел переоблачиться раньше меня и к моменту, когда я закончил, уже давно щеголял в украшенном аксельбантом белом мундире с алым воротником и черной шляпе-треуголке с пышным белым султаном из перьев. Ну и при шпаге, разумеется.
— Готовы? — быстро повернулась к нам девушка. — О, какие красавцы — заглядеться и пропасть! Ладно, к делу! — она достала из сумочки смартфон, включила камеру и развернула гаджет экраном к нам. — Традиционное включение! Поехали! Представьтесь на камеру!
— Виктор Панкратов, четвертая степень посвящения, — проговорил мой напарник.
— Игорь Одинцов, третья степень посвящения, — в свою очередь назвался я — новый градус мне присвоил Эф Эф перед самым выездом на миссию.
— Представитель группы обеспечения Белоголовцева Полина, третья степень посвящения, — отрекомендовалась последней сама девушка — держась при этом «за кадром». — Мы находимся в городе Борисов, Минская область, Белоруссия. Точка старта… — она назвала сегодняшнюю дату. — Точка заброски — 13 ноября 1812 года. Готовы выслушать заключительное напутствие.
Экран в руках Полины мигнул, и на нем появилось добродушное лицо Анатолия Сергеевича, Гроссмейстера.
— Добрый вечер, коллеги! — с теплой улыбкой приветствовал нас глава Ордена. — Растекаться мысью по древу не стану. Я видел вашу подготовку, придраться не к чему. Осталось пойти — и сделать дело. Удачи, ребята! Ради лучшего будущего!
— Ради лучшего будущего, — эхом отозвались Виктор и Полина. Опоздав лишь самую малость, поспешно присоединился к их дуэту, превратив его в трио, и я.
Экран смартфона погас — Гроссмейстер в штаб-квартире отключился.
— Шеф сегодня и в самом деле немногословен, — хмыкнул Панкратов. — Что ж, тем лучше: не люблю долгих проводов. Ну что, пошли? — обернулся он ко мне.
Я собирался ответить — может быть, даже ввернуть какую-нибудь уместную шуточку — но внутри у меня внезапно все затрепетало, дыхание сперло, и единственное, на что меня хватило, был короткий кивок султаном кивера.
— Не дрейфь, Игорек, — усмехнулся Виктор, без труда поняв мое состояние. — Все путем!
— Я и не дрейфю… Не дрейфлю… Не боюсь, короче! — рассердившись на самого себя за выказанную слабость — и тем самым малость взбодрившись — кое-как выговорил я.
— Ну и правильно, — кивнул мой напарник. — Полинка, пока!
— До встречи в текущем потоке, — выдала девушка, должно быть, какую-то расхожую формулу — словно спрятавшись за ней. Выглядела дочка Эф Эф взволнованной — пожалуй, не менее моего.
— До встречи! — неимоверным усилием заставив свой голос звучать более-менее ровно, махнул ей рукой я.
— До встречи, — повторила за мной Полина и слова, и жест.
Подхватив с двух сторон еще неразобранный тюк с вещами, мы с Панкратовым направились к «толстовскому» дубу — стартовать в прошлое нам предстояло из-под его густой сени.
Глава 12
Окрестности г. Борисов, 13 (25) ноября 1812 года
3848-е санкционированное вмешательство в поток времени
Дуб здесь уже рос.
Тоненький, серенький, кривенький, на фоне окружавших его стройных красавиц-берез он смотрелся этаким гадким утенком. Местные бы, правда, такого сравнения не поняли — одноименная сказка Андерсена будет написана только лет через тридцать, а на русский язык переведена и того позднее…
