— В котором часу прикажете самовар ставить, барин? — с почтительным поклоном осведомился он теперь. — Барыня, тетушка ваша, обычно к пяти распоряжалась, но то летом бывало, а нынче холод-то какой! Только чаем горячим и спасаться!
В комнатах и в самом деле было, мягко говоря, не жарко — хоть так и ходи в шинели. Что же на улице-то будет?!
— Держи кипяток наготове, — благосклонно бросил я. — Смею надеяться, мы ненадолго.
— Так, посмотрим на город одним глазком, — простодушно хлопая ресницами, добавила Полина. — А то завтра ввечеру уже уезжать…
— Как вам будет угодно, барин, — покачал головой «швейцар» — странное желание молодых господ куда-то тащиться по январскому морозу, да еще и пешком, он явно не одобрял.
Вопреки предупреждению Степана, да и моим собственным опасениям, за порогом оказалось почти терпимо — если, конечно, надолго не поворачиваться лицом к ветру, так и норовившему швырнуть в глаза очередную порцию колючей снежной крупы. До места, выбранного нами для «засады» — на набережной Мойки, у горбатого мостика через скованную льдом речушку — от «тетушкиного» парадного было едва полсотни шагов. Ежась, мы с Полиной остановились у металлической ограды — я постарался встать так, чтобы хоть как-то прикрыть спутницу от пронизывающих питерских порывов — и, переминаясь с ноги на ногу, принялись ждать намеченную жертву.
Минут через семь-десять из-за завесы начинавшей уже, кажется, понемногу уставать метели показался наконец одинокий прохожий в черном пальто-«крылатке», высокой шляпе-цилиндре и с обещанной «добрым» Панкратовым длинной тростью в руке. Оной владелец время от времени лихо сбивал с гранитных столбиков ограды набережной высокие снежные шапки — однако, заметив на пути посторонних, занятие это поспешно оставил. Лица прохожего было пока не разглядеть, но мы и так прекрасно знали, кто именно направляется в нашу сторону. Точно по графику направляется.
— Нет, милая Настенька, как хотите, но читать эту невероятную пошлость далее — свыше моих сил! — громко заявил я, подгадав момент, когда прохожего будут отделять от нас едва полдюжины шагов, и, не глядя, швырнул припасенную книгу через плечо — аккурат под ноги человеку в «крылатке», о приближении которого я якобы до сего времени и не подозревал.
— Ой! — картинно вскрикнула Полина, испуганно проводив глазами улетевший томик.
Я обернулся — и напоролся на холодный, словно зимний питерский ветер, пристальный взгляд блекло-голубых глаз на сосредоточенном, напряженном лице.
Ростом «Наше Все» был невелик — немногим выше моей миниатюрной напарницы. Всклокоченные бакенбарды и выбивающиеся из-под цилиндра не слишком аккуратно уложенные кудри придавали его облику толику варварской дикости — того и гляди, в самом деле оприходует тростью.
— О, прошу меня извинить, милостивый государь! — выразительно всплеснул я руками. — Я вас не заметил. Полагаю, мне следовало бросить сей образчик прискорбной бездарности прямиком в Мойку — там ему самое место!
Смерив меня долгим, тяжелым взглядом — при своем незавидном росте поэт как-то ухитрился проделать это будто бы с высоты — Пушкин молча наклонился и поднял с оледенелой мостовой книгу. Отряхнул ее перчаткой от снега… Внезапно глаза его яростно сверкнули — он прочел титул на обложке.
— Кто вы такой, сударь? — яростно воззрился на меня поэт.
— Поручик Солженицын, к вашим услугам! — браво представился я. — А это, — указал на Полину, — моя юная сестра Анастасия… Позвольте поинтересоваться, с кем имею честь?
— Александр Пушкин, — совсем недружелюбно буркнул мой собеседник. — Автор этого, как вы изволили высказаться, образчика бездарности.
— О! — как мне кажется, правдоподобно изобразил я смесь удивления и смущения. — Весьма сожалею… Но вы не огорчайтесь, милостивый государь: у всех случаются творческие неудачи. Я читал ваши старые произведения — ну, там «Руслана и Людмилу»… «У Лукоморья кот ученый, златая цепь на том коту…» — ну, что-то вроде того. Гениально ведь, просто гениально! Но уже «Евгений Онегин» — простите, книга ни о чем. Где там сюжет? Где развитие характера героя? Да на него даже убийство друга толком не повлияло! Евгений ваш как скучал, так и продолжает. И читатель скучает вместе с ним! Но даже в этакой пустышке чувствуется ваш недюжинный талант, чувствуется! Но в сих, прости Господи, виршах, — мотнул я головой на книгу в руках собеседника, — нет и его!
По мере того, как я разливался соловьем — ну или вороном каркал, тут как посмотреть — кровь постепенно приливала к лицу поэта, превращая то из просто несимпатичного в вовсе уж безобразное.
— Боюсь, молодой человек, что вы ни бельмеса не смыслите в литературе! — сквозь сжатые зубы процедил Пушкин, стоило мне сделать малейшую паузу.
— Быть может, папаша, просто ваши пути с ней разошлись лет этак пять-семь назад? — поддал жару я.
— К тому же, поручик, вы еще и наглец, каковых свет не видывал! — прошипел поэт. — Придется вас проучить! Посмотрим, будете ли вы столь же разговорчивы у барьера с пистолетом в руке!
— В любое время — к вашим услугам, сударь! — внутренне просиял я: рыбка клюнула. — Вызов принят!
— Куда прикажете прислать секундантов? — сухо осведомился «Наше Все».
— Прошу, — я протянул ему припасенную как раз на этот случай карточку с адресом «тетушкиного» дома.
— Нынче вечером — ждите! — угрюмо бросил Пушкин. — Мое почтение, сударыня, — приподняв цилиндр, коротко поклонился он Полине и, не попрощавшись со мной, повернулся и зашагал прочь — бережно прижимая к груди брошенную мной к его ногам книгу.
— Крутись Уроборос… Кажется, милосерднее было грязно оскорбить его красавицу-супругу, — задумчиво пробормотала вслед нырнувшему в белую метель поэту моя напарница.
* **
Визитеры явились к нам в шестом часу пополудни. Было их двое, оба — военные. Я же встретил их в гостиной один — Полину мы решили до поры держать в резерве.
— Полковник Данзас, — не подав руки, коротко преставился мне старший из них, крупный мужчина лет тридцати пяти.
— Поручик кавалергардского полка Жорж Шарль де Геккерн д’Антес, — с заметным — пожалуй, даже нарочитым — французским акцентом назвался его более молодой спутник — приторный красавчик-гвардеец. Этот, однако, не побрезговал обменяться со мной рукопожатиями.
— Присаживайтесь, господа, — указал я гостям на видавшие и лучшие времена кресла. — Не желаете ли чаю — самовар только что вскипел? Или, может быть, чего-нибудь покрепче?
— Сперва дело, — холодно отклонил все предложения полковник, оставшись стоять столбом. Гвардеец за его спиной лишь с усмешкой развел руками — но не присел и он.
— Как вам будет угодно, — пожал я плечами.
— Не буду ходить вокруг да около, — тут же снова заговорил Данзас. — Ответьте, сударь: вы в самом деле намерены стреляться?
— А что, у меня есть выбор? — сделал я удивленное лицо. — Вызов был брошен не мной — уклоняться же от драки не в моих правилах.
