— И почем же эта Анна свет Иоанновна ушла на «Сотбис»? — поинтересовался я, уже понимая, к чему ведет легионер.
— За семьсот пятьдесят тысяч фунтов стерлингов, — охотно ответил мой собеседник. — На сегодняшний день это самая дорогая российская марка в мире. И вы мне ее привезете. Разумеется, не ту, из королевского собрания, а точно такую же. Или даже несколько точно таких же — непосредственно из 1913 года. Это ясно?
— Ясно, — вздохнул я. — Снова микроскопом гвозди будем забивать — что ж тут неясного?..
— Тогда отправляйтесь на вокзал за экипировкой и материалами, — проигнорировал мое едкое замечание собеседник. — Ячейка та же. Код — 1913, не перепутаете. Завтра вечером извольте быть в Ярославле. Все уточняющие вопросы — по ходу дела. До связи.
— Филателист Уроборосов… — с чувством буркнул я в уже отключившуюся трубку.
— Ярославль, значит? — задумчиво пробормотала слышавшая весь наш разговор моя напарница. — Что ж, посмотрим, что там было хорошего в этом вашем Ярославе в юбилейном 1913-м — помимо драгоценной марки…
* * *
г. Ярославль, 10 (23) июля 1913 года
Произвольное вмешательство в поток времени
— Ну что, удачи нам… — едва слышно прошептала Полина.
Выпустив мою руку, девушка неспешно направилась к подъезду Главпочтамта. Каблучки ее кожаных ботиночек звонко застучали по булыжной мостовой.
Проводив напарницу взглядом, я одернул мундир и решительно зашагал в противоположном направлении — к конторе господ Рейнольдса и Уошбурна, подданных Его Величества короля Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии Георга V. Юристов, чей бизнес, благополучно пережив бурный XX век, сохранился (на данный момент — еще только сохранится) и в веке XXI.
Внутри за стойкой меня встретил ухоженный, напомаженный клерк.
— Чем могу служить, господин прапорщик? — со слащавой улыбкой поинтересовался он у меня по-русски, да еще и с характерным волжским «оканьем» — должно быть, персонал уважаемые английские хозяева набирали из местных.
Демонстративно скривившись, я схватился рукой за ухо, затем, выждав пару секунд, протянул клерку заготовленную записку, над которой, в числе прочих, корпел накануне весь вечер, старательно расставляя в конце слов твердые знаки — не исключено, что даже пару лишних где-нибудь прописал. Что до «ятя» и «i» с точкой, то ими, за неимением времени, мы с Полиной решили не заморачиваться: в конце концов, простой армейский прапорщик мог закончить гимназию (или где он там должен был учиться?) и на тройки:
«Прошу не отвечать вслухъ: я контуженъ, звуки доставляютъ мне нестерпимую боль. Говорить тоже не могу. Мне необходимо встретиться с г-ном Рейнольдсом или г-ном Уошбурном по важному и неотложному делу!»
По его собственным словам, на миссии нас с Полиной «Хозяин» видеть не мог — но зато прекрасно слышал. Так что, дабы не выдать наши с напарницей планы, ничего мало-мальски подозрительного я произнести не имел права.
При этом, различал ли легионер сказанное в нашем присутствии другими, мы не знали. Может быть, нет, а может — и да. Поэтому на всякий случай было решено попытаться заставить молчать и всех потенциальных собеседников.
Существовал и третий рубеж обороны — пока я находился у юристов, моя напарница должна была затеять на почте скандал. Стоило рассчитывать, что внимание «Хозяина» переключится на девушку — а следить разом за двумя разлучившимися эмиссарами было невозможно и при исправной Машине.
— О, простите… — начал было клерк между тем. Я снова изобразил на лице страдальческую гримасу (труда мне это не составило: не ровен час, услышав лишнее, легионер прервет миссию!), и он осекся. Виновато приложил ладонь к груди, затем суетливо закивал, жестом предложил мне обождать и удалился с моей запиской в руках.
Вернулся он примерно через полминуты и, снова жестом, пригласил меня следовать за собой. Я несколько перевел дух: похоже, дело пошло… Но самое сложное еще оставалось впереди.
В просторном светлом кабинете меня ожидал плотный мужчина в сером твидовом костюме-тройке, чем-то почти неуловимо напомнивший мне покойного (вернее, еще даже не родившегося) Гроссмейстера Ордена Анатолия Сергеевича Ульянова. Поднявшись из-за стола, джентльмен пожал мне руку, сокрушенно покачал головой, глядя на мои бутафорские бинты, и знáком предложил присесть. Затем, опустившись в кресло и сам, протянул тисненую золотом визитную карточку, из которой я узнал, что передо мной сэр Уильям Рейнольдс-младший собственной персоной. В ответ я передал ему вторую приготовленную записку, составленную все в той же промежуточной старо-новой орфографии:
«Меня зовутъ Игорь Одинцовъ. Имею к Вамъ дело крайне деликатного характера и весьма неординарного содержания. У меня имеется некое письмо. Принявъ оное, Вы незамедлительно вывезете его в Англию, где письмо должно храниться какъ минимумъ до начала XXI века. Затем его следуетъ вернуть в Россию и вручить адресату точно в указанные дату и время. Иныхъ пояснений не будетъ. Срокъ вручения письма…»
Далее шли дата нашего с Полиной ухода в 1837 год и время — «17:00».
Поняв по поднятому на меня удивленному взгляду сэра Уильяма, что записку тот дочитал, я медленно выложил на стол запечатанный конверт с посланием Ордену, и сверху, один за другим, пять золотых империалов, столь удачно позаимствованных Полиной из Кусковского клада.
В любой иной ситуации наблюдать за реакцией юриста было бы, пожалуй, весьма занимательно. Пухлая рука Рейнольдса дернулась к монетам, замерла на полпути, снова потянулась к стопке золотых кругляшей… Глаза англичанина забегали, перескакивая то на деньги, то на письмо под ними, то на меня. Брови вовсе зажили самостоятельной жизнью, то складываясь домиком, то сходясь к переносице, то изгибаясь крутой дугой — тут, правда, отметилась только правая, левая на такой трюк оказалась неспособна. Лоб пересекла глубокая складка. Губы дрогнули, рот приоткрылся — в явном намерении заговорить, но я снова показал на свое якобы больное ухо, и хозяин кабинета ограничился поспешным понимающим кивком.
Я все ждал, когда он заберет золото — с этого момента сделку можно было бы, вероятно, считать состоявшейся — но, так и не дотронувшись до монет, Рейнольдс потянулся к чернильному прибору на столе. Взяв лист бумаги, наскоро набросал несколько слов и протянул написанное мне.
В отличие от меня, «ятями» англичанин не пренебрегал. «Откажется!» — с ужасом успел подумать я, разбирая его убористый почерк.
Но нет, из записки лишь явствовало, что юрист просит у меня какой-нибудь официальный документ — для составления сделки. Не сдержав облегченного вздоха, я достал из кармана состряпанное легионером офицерское Удостоверение на мое имя.
Внимательно его изучив — разве что на зуб не попробовав — сэр Уильям что-то пробормотал себе под нос по-английски — ни я, ни, надеюсь, «Хозяин» ничего не расслышали, но очередную порцию холодного пота на спине я заработал — и принялся собственноручно составлять договор.
