– Да, я тоже уверена, что это пройдет. А вы – где спали вы?
– На диване.
– Мне очень неловко – я выгнала вас из вашей собственной кровати.
– Ничего страшного. Мне случалось спать в местах и похуже. Одно только плохо: мне всю ночь снились сны.
– Вот как?
– Но в этом нет ничего нового. В последнее время я часто вижу сны. И всегда – про театр.
– Как интересно!
– Я его ненавижу.
– Театр?
– Да.
– Почему?
– Это искусственное изображение жизни… Нет… Просто это очень грустно… Люди притворяются, будто им смешно, хотя на самом деле ничего смешного нет.
– Как странно слышать от вас такое! Ведь вы имели большой успех, – заметила Терри.
– А может быть, я ненавижу даже не сам театр, а скорее публику.
– Публику? А почему ее ненавидите?
Кальверо грустно улыбнулся.
– Наверное, потому, что сам я состарился и ожесточился.
Терри, не сводя глаз с Кальверо, покачала головой.
– Вы совсем не старый. И не думаю, что вы ожесточились: вы слишком симпатизируете людям.
– По отдельности, пожалуй, да, – согласился Кальверо. – Каждый человек по-своему хорош. Но публика в зале – другое дело. Это пестрая, разнородная толпа. Когда-то яркая звезда… со свистом улетела со сцены, а потом я понял, что со мной когда-нибудь случится то же самое. Понимаете, когда комик стареет и теряет былой блеск, ему приходится более трезво судить о своей работе. Если, конечно, он и дальше хочет смешить зрителей… Ах да, публика. Я вдруг начал бояться ее… Безжалостная, непредсказуемая… Как чудовище без головы: никогда не знаешь, в какую сторону оно повернется, – и может броситься куда угодно. Вот поэтому мне приходилось выпивать каждый раз перед выходом к зрителям. Каждое выступление превращалось в пытку. Я ведь никогда не любил спиртного, но без него я оставался несмешным. А чем больше я пил, тем… – Кальверо передернул плечами. – Ну да, так я и попал в порочный круг.
– Что же произошло?
– Нервный срыв. Я тогда чуть на тот свет не отправился.
– А сейчас – вы продолжаете пить?
– Изредка. Когда о чем-нибудь задумываюсь. – Он улыбнулся. – Наверное, не стоит о таком думать. Ладно, достаточно уже обо мне говорить. Что вы хотите на завтрак?
– Как это грустно – смешить людей, – задумчиво проговорила Терри.
Стол был накрыт, и Кальверо собирался готовить завтрак. Он еще немного постоял в глубокой задумчивости.
– Но бывает и вознаграждение… Какое это счастье – смех зрителей! Сейчас посмотрим, – сказал он, открывая дверь кладовки. – У нас есть яйца, лосось, сардины…
Тут он щелкнул пальцами.
– А, вспомнил сон! Мне приснилось, что мы с вами выступаем вместе! Вот беда – во сне мне являются великолепные идеи, а просыпаясь, я начисто их забываю. Сегодня утром я проснулся, весь трясясь от смеха. Тогда я встал, бросился к письменному столу и исписал пять страниц какими-то криками. А потом проснулся – и оказалось, что не записал ни строчки.
– Вот досада!
– Да, я мог бы вернуться на сцену, если бы только запоминал собственные сны. Мне необходимо работать – и не только ради денег. Этого хочет моя душа.
– Если бы я могла вам помочь!
– Я-то знаю, что еще могу быть смешным, – сказал он с чувством, – но театральные агенты уже записали меня в “бывшие”. Боже! Как было бы здорово, чтобы они забрали свои слова обратно! Вот потому-то и страшно стареть – на тебя сразу начинают смотреть презрительно и равнодушно. Они думают, что я уже больше ни на что не гожусь… Что я – “бывший”. Вот потому-то я и мечтаю вернуться! Не просто вернуться – а произвести сенсацию! Чтобы публика валялась от смеха, как бывало раньше… чтобы ревела от хохота… Волны смеха докатываются до тебя и как будто отрывают тебя от земли… Сколько сил это придает! Хочется расхохотаться вместе с ними, но ты сдерживаешься и смеешься про себя… Боже мой, да с этим ничто не сравнится! – Он перевел дух. – Хоть я и ненавижу этих паршивцев – я счастлив, когда они смеются!
Терри тоже разволновалась.
– Как же вы можете ненавидеть публику, если вы испытываете такие чувства! Послушать вас – так это говорит влюбленный, который просто рассорился с предметом любви.
Кальверо пожал плечами.
– Может быть. А впрочем, на этом этапе игры я бы все бросил, если бы мог заняться чем-то другим.
Она невольно улыбнулась.
– Чем-то другим? У вас не получится.
– Ну, не знаю… В глубине души я всегда мечтал… Жить на маленькой ферме, среди книг и цветов. Когда я был моложе, мне рисовалась еще и женщина с парой детишек… А я ковырялся бы в земле… строил бы стену или забор… и радовался жизни! Как странно: всю жизнь я только и делал, что изображал чувства, но мне всегда хотелось делать что-то руками!
Раздался стук в дверь.
– Войдите, – сказал Кальверо.
– Вам телеграмма, – сообщила горничная.
– Спасибо, – поблагодарил Кальверо.
Когда горничная ушла, он раскрыл и прочитал телеграмму. Потом, не говоря ни слова, рухнул в кресло и прикрыл глаза.
– Что-то случилось?
– Не могу поверить. Он действительно хочет со мной увидеться…
– Кто?
– Редферн, мой агент. У меня была вчера назначена с ним встреча, но он так и не пришел. А сейчас он хочет встретиться в три часа. – Зачитывает телеграмму вслух. – ИЗВИНИТЕ НЕ СМОГ ВЧЕРА ЯВИТЬСЯ В БАР ГОЛОВА КОРОЛЕВЫ. ВСТРЕТИМСЯ В МОЕЙ КОНТОРЕ СЕГОДНЯ В ТРИ ЧАСА.
– А вдруг он снова меня околпачит? Уже второй раз вот так меня подвел.
– Зачем бы он тогда телеграмму слал? – возразила Терри.
Кальверо пожал плечами.
– Ладно, придется мне умерить гордость.
Он повернулся к ней и взволнованно заговорил:
– А знаете, мне кажется, это поворотный момент: кончается моя полоса неудач! Меня отвергали, пытались сломить мой дух. А теперь я понадобился этим агентам. Им нужны настоящие таланты – любимцы публики. И им понадобился я! И они у меня поплатятся! – Тут он задумался. – А впрочем, нет – буду великодушным, буду милосердным – и все! Буду простым и милосердным. Так гораздо достойнее. – Потом он заговорил деловым тоном. – В три у меня встреча с Редферном. Если врач придет в мое отсутствие, не забудьте рассказать ему про ваши ноги.
Агентство Сэма Редферна
[21] располагалось на втором этаже, над большим книжным магазином, на одной из боковых улиц, отходивших от Стрэнда, неподалеку от Ковент-Гардена. В приемной с тремя большими окнами уже ждали двадцать или тридцать актеров и актрис. Эти фанфароны стояли группками. Одни, судя по внешнему виду, вполне преуспевали, а другие, желавшие производить такое же впечатление, явно просто пускали пыль в глаза. Время от времени из кабинета выходил секретарь, и в приемной воцарялась мертвая тишина. Проходя мимо актеров и тыча пальцем направо и налево, он быстро приговаривал: “Для вас – ничего… и для вас… и для вас… и для вас”. Как жнец, он разом срезал множество надежд.
