Постепенно приемная опустела – остались только Кальверо и еще два человека. Он сообщил свое имя секретарю двадцать минут назад, о нем бегло доложили в кабинет и велели подождать. И вот дверь в кабинет Редферна распахнулась, донеслись шумные раскаты смеха. Хохотал благополучный с виду, нагловатый человек, уже выходивший в приемную.
– Ну ладно – завтра, в час дня за обедом в “Трокадеро” я исполню вам другой номер, про пьяного моряка, – прокричал он уже из-за двери.
Кальверо с презрением поглядел вдогонку этому типу, который продолжал смеяться на ходу.
Сэм Редферн навел порядок на столе, потянулся, зевнул, а потом спросил секретаря:
– Еще кто-нибудь ждет?
– Кальверо, – ответил секретарь.
– А кто-нибудь поважнее?
– Нет.
– Тогда пусть войдет.
Сэму Редферну было лет под пятьдесят. Этот худой человек старательно зачесывал жидкие каштановые волосы набок, прикрывая лысину. Судя по гладко выбритому лицу с заостренными чертами, это был человек проницательный и расчетливый. Он видел актеров насквозь и по-настоящему любил их, помнил все их слабости и странности.
– Добрый день, Кальверо. Садитесь, – быстро заговорил Редферн. – Прошу прощения за вчерашнее: меня задержали важные переговоры. Речь шла о большой сети театров, и я никак не мог уйти. Но вот почему я вас позвал: кажется, я могу устроить вам недельные выступления в “Мидлсексе”.
– На каких условиях? – холодно спросил Кальверо.
– Пока не знаю. Но на вашем месте я бы не привередничал, – ответил он.
– Ну, раз о деньгах речи не идет, – саркастически заметил Кальверо, – то скажите хотя бы, какое место в программе будет отведено моему номеру.
– Здесь я бы тоже не привередничал, – ответил Редферн, уже теряя терпение.
Кальверо недоверчиво рассмеялся.
– Не хотите же вы сказать, что мое имя на афише будет не главным! И это в каком-то “Мидлсексе” – убогой дыре, куда даже плюнуть противно!
– Но я даже не уверен, что нам удастся устроить вас туда, – холодно ответил Редферн.
– Это неважно! Неужели вы думаете, что я позволю ставить мое имя в один ряд с какой-то мелюзгой… Чтобы они на мне просто наживались? Нет, сэр! Кальверо – это имя, которое все еще звучит гордо!
– Сегодня оно – просто пустой звук.
– Тогда почему им захотелось меня позвать?
– А им и не хотелось, – ответил Редферн.
– Вот как! Наверное, они делают это из милости, – фыркнул Кальверо.
– Именно – из милости. Если хотите знать, они просто согласились сделать одолжение мне.
– Очень любезно с вашей стороны, – ответил Кальверо, – но я еще не докатился до самого дна.
– А теперь послушайте меня, – сказал Редферн. У него уже кончалось терпение. – Подумайте хорошенько! Я сделал все, что мог, чтобы раздобыть вам работу. Ни один другой агент даже пальцем ради вас не шевельнет. Одно ваше имя для них – отрава! “Мидлсекс” – ваш единственный шанс! Вот теперь вы все знаете.
На Кальверо накатило отчаяние. Казалось, он постарел прямо на глазах у Редферна.
– Да… теперь я все знаю.
Наступило молчание.
– Простите меня, – сказал Редферн уже более мягким тоном, – но я должен был раскрыть вам глаза.
– Вы раскрыли их очень широко, – сказал Кальверо.
– Я просто пытаюсь вам помочь, вот и все.
– Вы очень добры.
– Кальверо, я проработал с вами двадцать лет, и я пытаюсь сделать все возможное, но и вам не стоит артачиться.
Кальверо смиренно склонил голову.
– Хорошо… я согласен… делать все так, как вы считаете лучшим.
– Ну, вот это другой разговор! – обрадовался Редферн. – Контракты еще не подписаны, но как только все будет готово, я дам вам знать – надеюсь, в течение недели. Но самое главное, – сказал он и положил руку на плечо Кальверо, – не волнуйтесь.
Кальверо медленно зашагал к двери, а Редферн последовал за ним. Кальверо вдруг обернулся:
– А что, если… Раз мое имя уже ничего не значит… Я не буду под ним выступать? Возьму себе другое имя.
– Отличная идея! – с воодушевлением отозвался Редферн.
Когда Кальверо подходил к дому миссис Олсоп, его уныния уже как не бывало. Входя с улицы, в дверях он столкнулся с доктором, который только что осмотрел Терри.
– Как она? – спросил Кальверо.
– Отлично. Если говорить об отравлении, то она почти полностью оправилась. Но возникло другое осложнение. Ее перестали слушаться ноги.
– Это серьезно?
Врач скривился.
– Это типичный случай психоанестезии
[22].
– А что это такое? – спросил Кальверо.
– Форма истерии, которая внешне проявляется как паралич. Причина – чисто психологическая. Происходит что-то вроде короткого замыкания нервов, которые соединяют ноги с головой. Это состояние больная вызывает сама. Некоторые считают, что это своего рода бессознательное самоубийство. Подсознательно она уже отказалась от жизни – и потому превратилась в калеку.
– И долго может длиться такое состояние? – спросил Кальверо.
Врач немного подумал.
– Всю жизнь – если ничего с этим не делать… Это зависит от нее самой – от того, хочет она выздоравливать или нет.
– Я уверен, что хочет.
– На первый взгляд – пожалуй, – сказал доктор, – но в глубине души она уже распрощалась с жизнью, отвергла ее. А теперь ей нужно снова совершить усилие и вернуться к жизни. Прежде всего она сама должна помочь себе. И вы тоже можете помочь ей. Внушите ей желание жить – пробудите в ней интерес к жизни. Она говорит, что была балериной. Так напомните ей об искусстве – пробудите в ней эстетическое чувство. Это очень важный жизненный стимул
[23].
В тот вечер Терри рассказала Кальверо почти всю свою жизнь. Рассказала о детстве, о сестре, из-за которой испытала столько унижения и стыда. Рассказала романтическую историю, которую сама нафантазировала: о молодом композиторе и о событиях, которые произошли потом, вплоть до попытки самоубийства.
