– Я могу ходить! – то и дело твердила она, когда они прогуливались по безлюдным улицам Лондона.
Они уже дошли до набережной Темзы, и Биг-Бен должен был вот-вот пробить три четверти часа.
Кальверо устало опустился на скамейку. Терри села рядом. На другом конце скамейки сидел бродяга и оцепенело пялился на собственные башмаки..
– А знаете ли вы, что уже почти пять утра? – спросил Кальверо.
– Да, знаю, – ответила Терри, – но мне просто необходимо было прогуляться.
– А я бы все равно не уснул, – сказал он.
От холодного ветра Терри поежилась.
– Смотрите… Заря занимается. Это добрый знак.
Кальверо улыбнулся.
– Главное, что хуже быть уже не может.
– Ах, Кальверо, нам же очень повезло! Теперь я буду вам помогать, пока вы снова не войдете в колею.
Он иронично улыбнулся.
– Пока я не войду в колею…
– Ну разумеется! – негодующе воскликнула она.
Он задумался.
– Мы могли бы выступать вместе.
– Ну конечно! – воскликнула Терри, хватаясь за соломинку.
– Бродяга и балерина… Я часто думал о таком сюжете.
– По-моему, отличная идея! – радостно подхватила она.
– Конечно, – продолжал он небрежно, с растущим воодушевлением, – я в два счета могу написать заготовку. Комичный бродяга… засыпает… и видит во сне очаровательную балерину…
– Именно!
– Да можно еще тысячу сюжетов придумать! – вставил он.
– Именно! Именно! – повторяла она, вне себя от возбуждения. – А я тем временем найду работу. Я могу вернуться в “Эмпайр”. Мы им всем еще покажем!
Лондонский театр “Эмпайр” на Лестер-сквер был местом встреч для приезжих из Европы и Азии. Шейхи в розовых тюрбанах, иностранные офицеры в яркой форме прохаживаются в бельэтаже по мягким коврам, под хрустальными люстрами, а другие попивают шампанское в вычурном, увешанном зеркалами баре, пожирают взглядами проходящих мимо прекрасных “патрицианок”, договариваются с ними о свиданиях и уходят с ними посреди представления. Какой-то старикан в вечернем наряде спрашивает у посыльного в форме с золотым галуном, не желает ли вон та красотка выпить с ним бокал “поммери”, и посыльный, понимающе подмигнув, подходит к даме и приводит ее к кавалеру. И все это происходило прямо во время спектакля.
Более серьезные клиенты сидели на заранее зарезервированных местах и смотрели зрелище – а именно, заключительную часть балета. И вот наконец все утонуло в стремительных волнах красного плюшевого занавеса, и Терри, разгоряченная и вспотевшая, вместе с остальным кордебалетом поспешила в гримерную.
Предсказание Терри сбылось. Увидев в театральном еженедельнике “Сцена” объявление в колонке “Требуются”, она подала заявление в “Эмпайр”, и ее принял на работу мистер Бодалинк, хореограф. Он помнил ее и был очень рад увидеть ее снова. И вот она уже три месяца танцевала в кордебалете.
После той знаменательной ночи, когда Терри обнаружила, что способна ходить, она значительно продвинулась в танцевальном мастерстве, потому что усердно тренировалась каждое утро. Мистер Бодалинк смотрел на нее как на свою протеже и уже обещал устроить ей пробный просмотр на главную роль в новом балете.
Кальверо же после того провала в “Мидлсексе” предавался унынию и мрачным мыслям. Он давно уже забросил всякие честолюбивые замыслы, снова запил и начал стареть. Вид у него был худой и изможденный. Терри очень тревожило все это, потому что врач сказал, что пить Кальверо чрезвычайно вредно. Но хоть пьяный, хоть трезвый, Кальверо всегда относился к ней нежно и заботливо.
Уйдя со сцены, Терри остановилась почитать доску объявлений, где сообщалось, что завтра в десять часов утра состоится репетиция перед пробами для нового балета. Пока она читала, появился мистер Бодалинк.
– А я только что оставил вам записку в гримерной, – сказал он. – Про Кальверо. Пусть он зайдет ко мне завтра утром перед репетицией – в половине десятого. У меня есть для него роль.
– Чудесно! – обрадовалась Терри.
В тот вечер Терри поспешила домой, чтобы поскорее сообщить Кальверо хорошую новость. Когда она подошла к дому, у нее вдруг упало сердце: напротив дома стояли в тени какие-то люди и смотрели вверх, на окно Кальверо. Что могло произойти? Она быстро вошла в дом. Поднимаясь по лестнице, она услышала громкую музыку, звучавшую из комнаты Кальверо. Как ни странно, это мгновенно успокоило ее и рассеяло мрачные предчувствия. Войдя в квартиру, она застыла на месте: Кальверо играл на скрипке, а аккомпанировала ему та самая троица музыкантов-отщепенцев, которые всегда играли на улице неподалеку.
Никто не обратил на нее внимания: квартет продолжал производить страшный шум. Лишь когда Кальверо, продолжая играть на скрипке, случайно повернул голову, он заметил ее. Тогда он прервался и подал знак остальным, чтобы те остановились. Было очевидно, что все участники концерта изрядно навеселе.
– Терри! Когда же вы пришли? – воскликнул Кальверо.
– Только что.
– Я не слышал, как вы вошли. Разрешите познакомить вас с моими друзьями… – Тут он запнулся.
– Феликс Кроум, – представился слепой музыкант.
– Марти Освальд, – сказал кларнетист.
– Сесиль Лит, – назвался скрипач.
– Тесиль Слиф, – повторил Кальверо, а потом поправился. – В общем, это мои друзья…
Терри легонько поклонилась.
– Здравствуйте. – Потом умоляюще поглядела на Кальверо. – Сейчас очень поздно.
– Еще одну увертюру, – сказал Кальверо, – и закругляемся.
Он повернулся к музыкантам и закрыл лицо руками, как он любил делать во хмелю.
– Сыграйте что-нибудь красивое, – попросил он прочувствованно.
– Все, что пожелаете, мистер Кальверо, – отозвался слепец.
– Ну, скажем, Пятую симфонию Бетховена… Но только чтоб нежно и сентиментально.
Слепой музыкант пожал плечами.
– Бетховен, Пятая, – произнес он решительно, и трио принялось играть медленно и сентиментально, как и заказывалось, да еще с налетом залихватской цыганщины.
Терри попыталась перекричать этот шум.
– Вам не кажется, что сейчас не время для музыки? Слишком поздний час.
Кальверо расчувствовался до слез.
– Эти люди – артисты. Только сейчас они могут играть то, что нравится им самим.
– Но сейчас очень поздно. Да и что скажет миссис Олсоп?
Не успела Терри договорить, как дверь распахнулась и на пороге возникла миссис Олсоп – тоже сильно навеселе, с тремя пустыми бутылками из-под пива.
– Хорошенькое дело! – проговорила она. – Я иду туда вниз, возвращаюсь наверх – и вижу только три пустые пивные бутылки, больше ничего.
