Терри улыбнулась, а потом отвернулась, чтобы послушать Постента, который разглагольствовал о том, в чем секрет хорошего зрелища.
– Артист, может быть, и разбирается в качестве работы, но оценить ее может только хороший театральный организатор. – Тут Постент обратился к Невиллу. – Значит, до вас все-таки добрались.
– Кто? – спросил Невилл.
– Армия. Я слышал, вас призвали.
– Да, это правда, – ответил Невилл.
Терри быстро повернулась к Невиллу.
– Но это же ужасно! – воскликнула она.
– Согласен, – шутливо ответил он. – Эта война зашла чересчур далеко.
Заиграл оркестр, и несколько пар поднялось из-за стола.
– Зато это дает мне возможность воспользоваться вашим патриотизмом. Вы потанцуете со мной? Не можете же вы отказать солдату.
Терри улыбнулась, и они встали из-за стола.
Во время танца оба молчали, но у Терри быстро колотилось сердце.
Бодалинку наконец удалось поговорить с Постентом.
– Ну, что скажете о нашем представлении, шеф?
– Отлично! Превосходно! Тереза была изумительна! А впрочем, устройте репетицию.
– Что-то не так?
– Мы обсудим это у меня в конторе. Позовите всех, кроме Терезы, пусть соберутся у меня послезавтра в десять часов.
Бодалинк оказался прав, когда говорил, что знает, где искать Кальверо: тот сидел в “Голове королевы”, был уже навеселе и веселился дальше, но ни за что не желал возвращаться в театр. Зато он просил гонца сказать Терри, что беспокоиться не нужно, что он устал и скоро отправится домой спать.
После танца Терри разыскала Бодалинка, и тот передал ей слова Кальверо.
– Тогда я лучше поеду домой, – сказала она.
– Я возьму кэб и провожу вас, – предложил Невилл.
Была теплая осенняя ночь, и ехали они молча. В облике безлюдной в этот час Пикадилли мерещилось что-то театральное. Она напоминала пустую сцену. Рабочие промывали сточные канавы, наводя порядок к завтрашнему представлению. Под задернутыми шелковыми шторами, как под закрытыми веками, чернели витрины.
На Оксфорд-стрит
[28] кое-где еще медленно вышагивали по тротуарам призрачные фигуры. Терри вдруг вспомнила свою сестру и подумала: что-то с ней теперь?
Когда они приехали, Невилл отпустил кэб: домой он собирался идти пешком.
Терри взглянула наверх – на окно Кальверо. Там было темно.
– Наверное, он уже спит, – сказала она. – Бедняжка, он переволновался.
Невилл молчал.
Она утомленно вздохнула.
– Я и сама уже чувствую усталость.
– Тогда я пойду, – сказал он.
– Наверное, мы еще увидимся до вашего отъезда.
– Нет. Я отправляюсь на фронт уже завтра утром.
– О! – Терри удержалась и больше ничего не сказала. Да и слов у нее не нашлось.
– Прощайте, – сказал Невилл и протянул ей руку.
Терри протянула в ответ свою.
Он нежно притянул ее к себе. Она сделала попытку высвободиться.
– Нет… не надо… – воскликнула она.
– Скажите же, что любите меня, – умоляюще проговорил он, сжимая ее в объятиях. – Хотя бы немного…
– Перестаньте, прошу вас! Это безумие!
– Я люблю вас! Я пытался бороться с собой, но это невозможно! Я всегда вас любил!
Кальверо зашевелился. Он понятия не имел, где находится. Постепенно в тускло освещенном коридоре проступили очертания лестницы. Сквозь оцепенение проступили смутные воспоминания о том, как он закрыл входную дверь, зайдя в дом с улицы, а потом тихо сполз рядом с дверью на пол… И погрузился в сладостное забытье. Постепенно он стал ощущать, что у него затекло все тело, и приподнялся, принял сидячее положение и прислонил голову к почтовому ящику, вделанному в дверь. И тут он услышал, что за дверью кто-то разговаривает. Кальверо узнал голос Терри. Он уже собирался встать, как вдруг застыл.
– Ради бога, оставьте меня! – умоляла Терри.
– Я люблю вас… И вы меня любите! – с чувством говорил Невилл. – Вы так же беспомощны, как и я!.. И вы это знаете!.. Вы не можете этого отрицать!
– Я никогда не говорила, что люблю вас, – прошептала она.
– Вы любите меня… Я знаю… Несмотря ни на что!.. Несмотря на Кальверо!.. Мы любим друг друга!
– Нет! Нет! Уходите! Не смейте так говорить! Я вас ненавижу!.. Оставьте меня! – кричала Терри, рыдая.
– Я ухожу… – грустно проговорил Невилл. – Я только хотел услышать правду… Но глупо спрашивать – я знаю… Хотя как прекрасно было бы услышать от вас это… Услышать, как вы говорите, что любите меня… С этим я мог бы жить и умереть.
Она закрыла глаза.
– Зачем вы так мучаете меня?!
Он нежно обнял ее.
– Терри… Моя милая Терри… Вы можете отречься от собственного счастья, но вы не можете отречься от правды!
[29]
Кальверо тихо встал, прокрался по коридору и бесшумно поднялся по лестнице. Хотя ступал он неуверенно, голова работала ясно. То, что он подслушал, вселило в него отчаяние, потому что он, против своей воли, уже полюбил Терри. Но теперь случилось неизбежное: ему напомнили о том, как она молода.
Это не стало для него неожиданностью. Поднимаясь по лестнице, он мрачно усмехался, как человек, понявший, что боги покарали его за глупость.
Тихонько проговорив: “Кальверо!”, она медленно отстранилась от Невилла.
– Нет… нет… Я действительно люблю его – это правда.
– Вы его жалеете.
– Вы ошибаетесь, – решительно возразила она.
– Это просто жалость! И вы это знаете.
– Нет! Это нечто большее. Это очень глубокое чувство – я с ним срослась, я с ним сжилась… Это его душа… его доброта… его грусть. Никто не отнимет этого у меня.
Невилл отвернулся в сторону и глубоко задумался, оба замолчали, а Терри заплакала. Через некоторое время он снова повернулся к ней и протянул руку.
