Но Терри, настаивая на своем, положила на прилавок полсоверена.
– Приходите еще, – сказал мистер Сарду.
– Нужно было принять его щедрость, – сказал Кальверо, когда они вышли из магазина, – и оставить эти деньги себе.
Терри улыбнулась.
– Если бы только он проявил такую щедрость раньше – тогда, когда я нуждалась в ней больше всего! – ответила она.
– А это, моя дорогая, одна из маленьких шуток судьбы, которые сопутствуют успеху.
Кальверо был преисполнен оптимизма. С самого дня выхода из больницы он усердно трудился, репетируя свой номер, и теперь уже был к нему готов.
Целую неделю газеты вовсю трубили о его былой славе и объявляли, что предстоящий бенефис станет его последним и особенным выступлением.
И Кальверо упивался сладостным ожиданием. Он лучше выглядел и лучше себя чувствовал, и все же ему становилось грустно, когда он вспоминал последнюю фразу газетного объявления: “последнее и особенное выступление Великого Кальверо”.
На сцене царили суматоха и шум – там сколачивали и перетаскивали декорации, а Кальверо стоял возле освещенной оркестровой ямы и, отбивая ногой такт, репетировал свой музыкальный номер. Он гладил черную кошку, которую спас от гнева старого акробата-немца (тот наступил на нее, когда входил через служебный вход). Потом Кальверо отпустил кошку и стал объяснять дирижеру, что ему необходимо расчистить место в оркестровой яме рядом с барабаном, чтобы там уместился стол и мягкий матрас, на который он спрыгнет в самом конце своего номера. Когда он закончил репетировать, его приветствовал Поль Чинквальвале
[30], величайший в мире жонглер.
Кальверо завидовал Полю – этому красивому и умному человеку, убежденному холостяку лет сорока, чей распорядок дня, расписанный по минутам, отличался не меньшей точностью, чем его жонглерское мастерство. Он тренировался каждое утро до самого обеда, потом прогуливался или отправлялся за покупками. Но к половине пятого он неизменно возвращался домой, чтобы немного вздремнуть. Проснувшись, он писал письма до самого ужина, а ужинал ровно в шесть. После этого он отдыхал или читал, пока не пора было идти в театр. Эта рутина редко менялась. Его жизнь была упорядочена и отлажена, как часовой механизм.
В течение семи лет по четыре часа в день Поль отрабатывал трюк с бильярдным шаром, а именно – подбрасывал бильярдный шар и ловил его кончиком кия, упертого другим концом в подбородок, затем подбрасывал второй мяч и “сажал” его поверх первого. Прошло уже пять лет с тех пор, как Кальверо видел Поля в последний раз.
– Сегодня я в вашу честь покажу новый фокус, – сказал Поль.
– Какой фокус? – спросил Кальверо.
– С бильярдным кием, – удивленно ответил тот.
– Боже мой! Разве вы его еще не показывали? – спросил Кальверо.
– Еще нет, – улыбнулся Поль.
– Ну и ну! Вы же готовили его еще тогда, когда мы работали с вами последний раз.
– Да, – ответил Поль. – Я отрабатывал этот трюк по четыре часа в день последние семь лет.
– Еще немного тренировки – и вы отточите его до совершенства, – заметил Кальверо.
Настала очередь Поля репетировать свою музыкальную часть.
Мистер Постент закончил переговоры с театральной кассой. Он выяснил, что все забронированные билеты на бенефис Кальверо выкуплены. Он удовлетворенно откинулся на спинку кресла и поглядел в окно, на электрическую вывеску по другую сторону Лестер-сквер. Там постоянно мигали светящиеся буквы: Тереза в “Эмпайр”. Пока он так сидел, в дверь постучали.
– Войдите, – громко сказал Постент.
Это была Терри.
– Вы очень заняты? – спросила она.
– Совсем не занят. Садитесь, Тереза… Я не могу называть вас Терри, – пояснил он и достал коробку с конфетами. – Хотите шоколада?
– Нет, спасибо.
– Вы о чем-то хотели поговорить?
– О Кальверо…
– Как – опять? – шутливо удивился он.
– Мне неловко вас беспокоить, но я тревожусь за него. Вы же знаете, для него это выступление очень много значит. Он просто жаждет успеха!
– А тут и нечего тревожиться, успех обеспечен. Публика будет настроена очень сочувственно, – сказал Постент.
– Но ему ведь не сочувствие нужно! Он же мечтает рассмешить людей. Чтобы они по-настоящему хохотали.
– Ну… – нерешительно протянул Постент, – этого мы гарантировать не можем.
– Но мы можем помочь делу, – вставила Терри. – Мы же можем привлечь клакеров. Чтобы они не просто аплодировали, а смеялись… Это подстегнет остальных, публика начнет смеяться сама. Ему очень нужно такое поощрение.
– Подождите, подождите, – сказал Постент. – Вы хотите, чтобы клакеры смеялись над его шутками?
– Конечно, – проговорила она умоляюще, – тут нужен строжайший секрет. Кальверо ни в коем случае не должен об этом узнать. Мне нужно всего пять минут побеседовать с клакерами – объяснить им, где смеяться. Вот и страницы с его репликами. У меня все они записаны.
– Но вам не кажется, что это несколько странно: в одном конце зала кто-то смеется, а все остальные молчат? – спросил Постент.
– Нет, уверяю вас, такого не будет! – воскликнула Терри. – Его ждет большой успех, я это знаю!
– Ну хорошо, пусть будет по-вашему. В половине восьмого ребята будут здесь, у меня, приходите.
– Спасибо, мистер Постент.
В тот вечер “Эмпайр” осаждали толпы желающих попасть в театр. Очередь, загибавшаяся за угол Ковентри-стрит, ждала с самого утра. И вот теперь, когда зазвучала увертюра, перед сотнями людей двери закрывались.
Кальверо сидел полуодетый и разглядывал свое отражение в зеркале. На него смотрело старое, грустное лицо. Кальверо поднял брови и состроил гримасу. Комического грима он пока не накладывал. “Гм… да он мне и не нужен”, – сказал он сам себе.
Его размышления дважды прерывало появление мальчика, который, как посыльный с известием о смерти, стучал в дверь и сообщал: “Двадцать минут до поднятия занавеса, мистер Кальверо… десять минут, мистер Кальверо…” И тогда в животе у него как будто поднимался какой-то густой белый свет.
Представление началось, и несколько номеров уже было показано. Друг Кальверо Поль, который должен был выступать совсем скоро, одевался вместе с ним. На туалетном столике лежало несколько вскрытых телеграмм. Одну прислал Клавдий – он сейчас гастролировал в Шотландии. Раздался стук в дверь, и вошел Постент.
– Зал битком набит, а люди все еще ломятся, отбою нет! Ну и вечер! На моей памяти такого еще не было, – заметил он, надувшись от гордости. – Тут вся карточная колода Европы собралась – короли, дамы, валеты. А что за программа! Вот, – сказал он, разворачивая программку и протягивая ее Кальверо, – вы только поглядите на эти имена! Что скажете, а?
