Терри возвращается домой с чувством, что прикосновение проститутки запачкало ей руки. Луиза приходит домой непривычно рано и сообщает Терри, что лишилась работы. Квартирная хозяйка говорит девочкам, что их мать заболела.
Эпизод 2
Луиза одевается, а Терри сидит с черной повязкой на рукаве: это траур по умершей матери. Луиза и уборщица уговаривают ее пойти погулять с подружками. Луиза говорит, что, когда у нее появятся деньги, она будет оплачивать Терри уроки танцев.
Терри показывается в танцклассе.
Когда занятия кончаются, подруги уговаривают ее погулять с ними вместе и полюбоваться витринами магазинов. На Пикадилли они удивленно и завороженно наблюдают за уличными проститутками.
Среди них Терри вдруг узнает Луизу. Эпизод заканчивается тем, что показанное крупным планом лицо Терри, “плачущее и растекающееся”, постепенно растворяется и переходит в другой кадр: Терри навзничь лежит на подушке и шепчет: “Луиза… Луиза”. Это тот самый кадр, только без слов, с которого теперь начинается фильм.
Все это действительно снимается. И лишь в монтажной, при просмотре “Детства Терри Эмброуз”, приходит понимание, что это – неудачное начало для фильма, которое удлиняет сюжет, и его, как лишний груз, почти целиком приходится “стряхнуть с дерева”
[40].
С этого момента переход от повести к сценарию “Огней рампы” почти не требует серьезных изменений. Диалоги шлифуются и дополняются – в том числе за счет вставок из тех самых эпизодов “Детства Терри”, которые были выброшены. Несколько сцен подвергаются незначительной перегруппировке.
Из повести в сценарий не перекочевала (пожалуй, к счастью) та сцена, где Кальверо возвращается со спектакля “Гамлет” в театре “Аполлон” и читает для Терри монолог “Быть иль не быть”. В окончательном съемочном варианте сценария, к счастью, опущена и та сцена, где Кальверо берется излагать Терри некоторые теории Бергсона по поводу смеха
[41]. Затем он исполняет до боли несмешную репризу про то, как перепутал зубоврачебный кабинет с парикмахерской, сопровождая свои реплики громогласным смехом. Терри тихо выслушивает это “с нахмуренным лицом”, а потом вежливо просит прощения, объясняя, что “вообще редко смеется по-настоящему и что диалог ей в целом понравился”.
Сюжетный механизм последнего эпизода фильма – от балета до смерти Кальверо – в процессе переработки повести в сценарий несколько раз подвергался переделкам. С самого начала было решено, что после балета Кальверо осознает, что он – препятствие, стоящее между Терри и Невиллом, которых неудержимо влечет друг к другу, а потому он должен исчезнуть из жизни Терри. Потом она снова найдет его и – с помощью Постента, владельца “Эмпайр”, – уговорит его вернуться на сцену и выступить в собственном бенефисе. Там он вмиг обретет былую звездную славу и тут же умрет. Нащупывая верную дорогу между этими двумя крайними точками, Чаплин старательно прислушивался к своим чувствам и энергично тряс дерево.
В повести “Огни рампы” Постент и Бодалинк сходятся на том, что клоун из Кальверо теперь никудышный. Постент беседует с ним у себя в кабинете, читает ему нравоучения и под конец говорит, что скорее готов платить ему по три фунта в неделю ни за что, чем смотреть, как он позорится на сцене. Кальверо выходит от него, напивается и начинает выступать (весь талант комика внезапно возвращается к нему) в компании трех уличных музыкантов, которые уже неоднократно упоминались в повести. Но пьянство не проходит даром: в “Белой лошади” в Брикстоне он падает без чувств, и его отвозят в больницу Святого Фомы. Там его навещают и Невилл, и Терри. Тревожась о слабеющем здоровье Кальверо, Терри просит Постента (тот винит себя в приключившейся с Кальверо беде) дать ему ангажемент в “Эмпайр”. Пойти на такое Постент не рискует, но ему в голову приходит мысль устроить бенефис в честь Кальверо
[42].
В самой ранней, еще до регистрации авторского права, версии сценария “Огней рампы” Постент дает понять, что очень доволен игрой клоуна в балете, а потом с удивлением узнает, что это Кальверо. Потом ему приходит в голову идея устроить для него бенефис: “Скажите ему, что это свадебный подарок. Ему придется там выступить”. Однако Кальверо, подслушав, как Невилл признается в любви Терри, тайком уходит из дома, а потом – как и в законченном фильме – его видят выступающим по барам: сначала Невилл и Постент, затем Терри. Лишь потом его уговаривают согласиться на бенефис.
Описание самого бенефиса остается очень схематичным и незаконченным во всех последовательно сменявших друг друга вариантах сценария. Сцены в уборной расписаны, но то, что происходит на сцене, отражается лишь в реакции публики – а потом и в реакции Терри на растущие бурные аплодисменты в адрес Кальверо. Съемочный сценарий содержит лишь смутные указания на музыкальный номер, а ранее к нему имеет отношение замечание, оброненное Кальверо в разговоре с Терри, когда он только проникается идеей бенефиса: “Я продумывал [идею] – комический номер для себя и для одного моего друга. Он почти слепой, зато он прекрасный пианист, к тому же у него отличное чувство юмора. Вместе мы произведем фурор. Я в этом не сомневаюсь”. Из объяснительных замечаний в съемочном сценарии, описывающих сцену в гримерной, выясняется, что Кальверо собирается выступать с партнером: “Слева от Кальверо сидит его партнер, пианист, гримирующийся под Честера Конклина”. Как мы увидим в следующей главе, музыкальный номер с элементами фарса, где единственный раз в жизни выступили вместе Чаплин с Бастером Китоном, похоже, был придуман и в какой-то степени сымпровизирован лишь на заключительном этапе съемок.
Попутно исчезли два эпизода, запланированные для сцены в гримерной. Встреча с великим жонглером Чинквевалли (в тексте Чаплина – Чинквальвале), описанная довольно подробно в повести, так и не вошла ни в один вариант сценария. Однако Чаплин изо всех сил пытался втиснуть в сюжет хотя бы крупицу своего давнего замысла истории про труппу мальчиков-акробатов и ее жестокого хозяина. В повести “Огни рампы” лишь вскользь упоминается о том, как Кальверо спасает кошку, которую пнул немецкий акробат. Зато в каждый вариант сценария Чаплин вставлял одну сцену между разговором Терри с Постентом о клакерах и эпизодом в гримерной. На сцене видны немецкие акробаты, когда они уходят за кулисы, хозяин шлепает самого маленького мальчика за допущенный промах, а потом запрещает ему плакать, потому что представление продолжается. Эту сцену даже отсняли, но в итоге вырезали при монтаже.
