Есть одна загадочная история, имеющая отношение к музыке для “Огней рампы” и к успешному сотрудничеству Раша с Чаплином. В 1973 году фильм удостоился награды Киноакадемии за лучшую музыку и оригинальную драматическую партитуру. (Хотя со времени создания фильма прошло уже 20 лет, согласно правилам Академии, “Огни рампы” удовлетворяли условиям конкурса, так как были впервые показаны в Лос-Анджелесе лишь в 1972 году.) Награду присудили Чарльзу Чаплину, Рэю Рашу и Ларри Расселу (1913-1954). Имя Рассела, фигурировавшее в списке номинантов, стало сюрпризом для всех, кто имел отношение к созданию фильма, – и не в последнюю очередь для самого Чаплина. В Чаплиновском архиве сохранилось письмо, где говорится, что еще до начала работы над фильмом Рассел предлагал свои услуги в качестве дирижера, но его предложение отклонили, и он никогда не работал на киностудию Чаплина. Удивление, впервые вызванное при номинации, возросло еще больше, когда объявили получателей премии, и ввиду отсутствия Чаплина “Оскара” на церемонии награждения получила с сыном Раша дочь Рассела. Вдова Рассела, не меньше других заинтригованная присуждением премии, тем не менее, запросила треть авторских отчислений за исполнение музыки к “Огням рампы” – но вскоре отказалась от своего требования, пояснив, “что выдвинула такую претензию в силу недоразумения”
[59].
Вероятное, хотя, быть может, и натянутое, объяснение того случая появилось в 2004 году, когда было обнародовано интервью с композитором-аранжировщиком Расселом Гарсиа (1916-2011)
[60]:
Рэй согласился, но он не умел делать оркестровки, а потому попросил меня помочь ему с работой, и я сделал оркестровку для всего фильма. Конечно, нам приходилось вовсю перерабатывать темы Чарли, но все-таки это были темы, сочиненные самим Чаплином. Потом Академия присудила Чарли Чаплину посмертную [sic] премию за этот фильм, и тогда там сказали: “Ага, партитурой занимался Рэй Раш, но он уже умер. С ним в связке работал еще кто-то, причем работал очень много. Это некий Рассел”. И тогда кто-то сказал: “Наверное, это Ларри Рассел”, – это был аранжировщик, работавший тогда в городе. Вот поэтому премию присудили Рэю Рашу, Чарли Чаплину и Ларри Расселу! Ну, а я не знаю, имел ли Ларри Рассел хоть какое-то отношение к этому фильму, ведь на самом деле это был я […] Ларри Рассела уже не было в живых, так что его спросить уже нельзя было. Подобные истории в киноиндустрии сплошь и рядом случаются.
Загвоздка с этим рассказом заключается в том, что имя Гарсиа ни разу не упоминается в ежедневных рабочих записях, которые очень кропотливо вела секретарь киностудии Кэтлин Прайор. Если он действительно работал над музыкой к фильму, то речь шла о сугубо частной договоренности между ним и Рашем.
С помощью прагматичного Д’Орса удалось выработать очень четкий и рациональный график съемок. В итоге съемки продлились на 18 дней дольше запланированных 40 дней, но произошло это не столько из-за случайностей или чьих-нибудь оплошностей, сколько из-за чрезмерной амбициозности первоначального плана
[61]. Съемки в чаплиновской студии начались 19 ноября, и первые две с половиной недели были посвящены работе над сценами в пансионе миссис Олсоп, не считая одного дня, когда все переключились на другую площадку, чтобы отснять сцену в “Лайонз-Корнерхаус”. 6 декабря труппа на три дня перебралась в декорации нью-йоркской улицы на киностудии “Парамаунт” в Калвер-Сити, чтобы снять уличные сцены вблизи дома миссис Олсоп и поблизости – рядом с ломбардом и благотворительной аптекой, а также эпизод из детства Терри с прогулкой по Пикадилли, где она увидела в числе проституток свою сестру Луизу.
Когда съемочная группа вернулась в студию Чаплина, с 10 по 17 декабря в двух местах попеременно велись съемки целого ряда коротких сцен, для каждой из которых требовались собственные декорации. Это были: прихожая, гостиная и спальня в доме маленькой Терри; помещение бара “Голова королевы”; кабинет Постента; два питейных заведения, где Кальверо выступает в странствующем квартете; гримерная в “Мидлсексе”; витрина шляпного магазина на Пикадилли; школа танцев, которую посещала маленькая Терри; уборная взрослой Терри; кабинет Редферна; кафе “Корнерхаус”.
18 декабря компания переместилась в студию RKO-Pathé, чтобы воспользоваться ее постоянными театральными декорациями. “С виду это был полноценный театр, – вспоминал Эжен Лурье, – так что мы могли снимать там еще и закулисные сцены. А в студии работать гораздо легче, чем в настоящем театре, потому что можно все менять, как тебе захочется… Я нашел каких-то древних художников-декораторов, еще из 1880-х годов, и они расписали задники для эпизодов, где действие происходит на сцене”
[62]. Съемочная группа “Огней рампы” проработала там до 11 января. Эти три недели на студии, за вычетом воскресений и двухдневных рождественских выходных, оказались насыщенными и плодотворными: там удалось снять оба балетных эпизода – “Шахерезаду” и “Арлекинаду”, просмотр Терри, все сцены со зрительным залом “Эмпайр”, в том числе эпизод в променаде со званым ужином после представления, сцены в гримерной, сцены в мюзик-холле “Мидлсекс” и три эпизода, которые впоследствии было решено вырезать: маленькую Терри (в исполнении Барбары Кобин) в школе танцев, выступление немецких акробатов и “конкуренцию” Кальверо и другого актера, пытающихся попасть в мужскую уборную, пока на сцене идет балет. С 11 января до окончания работы над фильмом 25 января компания снова работала в студии, занимаясь записью, обработкой снимков, пересъемкой эпизодов для уже записанных песен Чаплина и съемкой комического дуэта Чарльза Чаплина и Бастера Китона – их единственного совместного появления в кино.
В фильме были задуманы две кульминационные сцены: балет “Арлекинада” и последнее выступление и смерть Кальверо. Замысел первой сцены родился на раннем этапе: в течение года, на который пришлась работа с Рашем, Чаплин сочинил убедительную стилизацию под балетную постановку с романтическим сюжетом. Изначально он длился 25 минут, но в итоге был сокращен для фильма до 10 минут. Чаплин рассчитывал включить туда 45-секундный эпизод с хореографическими вариациями Андре Эглевского на тему па-де-де Синей Птицы из “Спящей красавицы”.
Через три дня после того, как Чаплин на свое усмотрение отредактировал запись музыки к балету, с коротким визитом прибыли из Нью-Йорка танцоры Мелисса Хейден
[63] и Андре Эглевский
[64]. Они прилетели ночным рейсом из Нью-Йорка в 7.10 1 октября, чтобы улететь обратно в 11 часов вечера 3 октября. Первоначально Чаплин планировал снять в роли Арлекина Антона Долина – английского танцора, который занимал ведущее место в балетной труппе Дягилева, но потом остановил выбор на более молодом Эглевском. Эглевского попросили прислать фотографии танцовщиц, которые могли бы стать дублершами Клэр Блум, и из их числа Чаплин выбрал Мелиссу Хейден (что вполне понятно). Однако после посещения киностудии у Мелиссы остался неприятный осадок: ей показалось, что Чаплин совсем не проявил к ней интереса, сосредоточив все внимание на Эглевском. Давая интервью пятьдесят лет спустя
[65], мисс Хейден несколько путает хронологический порядок событий (что вполне простительно), но уверенно вспоминает, что на импровизацию им тогда дали всего час:
