А гостиница “У Королевы” по соседству с театром, конечно, охотно давала пристанище желающим уединиться.
Возможно, отчасти благодаря такому умению завлечь посетителей чувственными и даже плотскими приманками, для ряда поколений “Эмпайр” действительно являлся “Космополитским клубом мира”. Он был окутан какой-то легендарной аурой ностальгии и заставлял многих возвращаться туда снова и снова. Ролан Бельфор описывал, как встречались в “Эмпайр” офицеры, вернувшиеся с англо-бурской войны (“А я-то думал, что вас убили при Магерсфонтейне!”), и рассказывал о ностальгии русского казака, встретившегося ему во Владивостоке – на краю света в ту пору, когда еще не была построена Транссибирская магистраль. “Ах, Лондон! – сказал русский офицер, и глаза его заблестели от удовольствия. – Лондон! Театр «Эмпайр»!”
Наиболее трогательное выражение эта ностальгия находила в песнях, звучавших в самих мюзик-холлах. Наверняка Чаплин не раз слышал в 1905 году, как Виктория Манкс пела:
Нас ждет командир на борту корабля,
Вот-вот уплывем на чужбину.
Прощайте, друзья и родная земля,
Где жизни прошла половина.
Прощай, милый край, уезжаю на фронт!
Не знаю, что ждет впереди.
Растаял в тумане родной горизонт,
Сжимается сердце в груди.
Привет Лестер-сквер передайте, друзья,
Где часто мы вместе бродили,
Ах, Мэйфер и Стрэнд – с ними мыслями я,
И в сердце моем – Пикадилли.
Но скоро, я верю, враг будет разбит,
Дождусь я желанного дня:
Увидимся после войны на Бонд-стрит,
И Риджент-стрит вспомнит меня!
Миллионы новобранцев уходили на Первую мировую войну под марш, сочиненный в 1912 году Джеком Джаджем:
Лестер-сквер, до свиданья,
Пикадилли, прости!
Далеко до Типперери –
Край родной, не грусти!
В “Огнях рампы” запечатлены последние славные дни двух этих знаменитых лондонских памятников культуры. Последний балет в “Эмпайр” – “Пастораль” – поставлен в сентябре 1914 года. Оба театра придерживались более непредсказуемой политики в программе и играли уже менее внятную социальную роль, чем во времена “Космополитского клуба”, однако они кое-как продолжали существовать и в послевоенные годы. В 1927 году “Эмпайр” снесли дотла, оставив один только фасад, и перестроили в кинотеатр. А девять лет спустя в небытие ушел мавританский мираж “Альгамбры”: на ее месте вырос кинотеатр “Одеон” с полированным фасадом из черного гранита и башней высотой 37 метров
[83].
Именно там 16 октября 1952 года и состоялась мировая премьера “Огней рампы”.
Чаплиновский
мюзик-холл
Мюзик-холл был родной стихией для Чаплинов – начиная со сценического дебюта Ханны Чаплин в 1883 году до 1914 года, когда ее сын Сидни оставил труппу Фреда Карно и уехал к брату в Америку. Уже через много лет после того, как сама Ханна оставила сцену и уже находилась в лечебнице для душевнобольных, 3 июля 1905 года она писала сыновьям: “Пришлите мне несколько марок и, если можно, «Эру». Уж не забудьте, сделайте одолжение”. Еженедельный журнал “Эра” был незаменимым чтением для профессиональных театралов.
Эти три десятилетия стали революционным периодом в истории британского мюзик-холла, истоки которого уходят к XVIII веку с его излюбленными летними садами, “увеселительными клубами”, “гармоническими собраниями” – словом, любыми заведениями, где публике (в основном мужского пола) предлагалось поесть, выпить и попеть песни. В XIX веке в Лондоне появились различные залы, предлагавшие “песни с ужином”. Больше других прославилось подобное заведение Эванса в Ковент-Гардене, где имелась даже должность председателя и штат профессиональных певцов и певиц (до этого посетители сами развлекали друг друга). Такого рода развлечения по-прежнему предназначались в основном для мужчин, хотя со временем в клубе Эванса появился и особый балкон, благопристойно скрытый за занавесками, где могли расположиться несколько избранных дам. В то же время владельцы пабов поняли, что коммерчески выгодно отгораживать или даже строить специальные залы с зачаточной сценой для развлечений: на пике этой моды, в 1851 году, в одном только Лондоне уже насчитывалось около 350 подобных таверн с мюзик-холлами.
Настоящая эпоха больших, самостоятельных, специально выстроенных мюзик-холлов началась в конце 1840-х годов с открытия салона “Могол” (позднее – “Мидлсекс”) в 1847-м, мюзик-холла “Сарри” (ранее – “Королевский цирк”) в 1848-м и “Кентербери”, к югу от Темзы на Вестминстер-бридж-роуд, в 1849 году. “Кентербери” открыл Чарльз Мортон, который к 1856 году счел необходимым переделать свой театр, выстроив гораздо более просторное и роскошное здание, где могло бы поместиться сразу 1500 зрителей. Внутреннее убранство, мебель, еда и напитки – все было высочайшего качества. Публику развлекали лучшие в Лондоне артисты, которые получали неслыханное по тогдашним меркам жалованье – 40 фунтов в неделю. На сцене фрагменты из опер перемежались с комическими песнями. Там была даже картинная галерея, которую иногда называли “Академией за рекой”. Место в партер стоило шесть пенсов, в галерее – девять. Главное же, теперь джентльменов решительно уговаривали приводить с собой дам: заведение ручалось, что представления не заставят их краснеть от стыда. Со временем чисто музыкальные номера стали дополняться выступлениями танцоров, акробатов, дрессированных животных, жонглеров и любыми другими новинками, которые могли бы вызвать аплодисменты публики. Но был один вид развлечений, который запрещалось показывать в заведениях, получивших лицензию на музыкальные и танцевальные представления, – а именно, зрелища с любым, даже самым примитивным намеком на связный сюжет: к ним уже применялось понятие “сценическая постановка”.
Затем Мортон вторгся в Вест-Энд, построив мюзик-холл “Оксфорд” на месте старого постоялого двора на углу Оксфорд-стрит и Тотнем-Корт-роуд. Тогда же, в 1861 году, на месте другого постоялого двора неподалеку от площади Пикадилли, вырос “Лондонский павильон”. Так началось захлестнувшее всю страну строительство пышных новых мюзик-холлов, а одновременно пришел конец старым маленьким тавернам, где продолжали исполнять песни: в 1878 году вышли новые предписания, требовавшие от подобных заведений получать “сертификат пригодности”, без которого более не позволялось развлекать посетителей представлениями. Для многих хозяев старых харчевен такие новые требования, как установка стального противопожарного занавеса, оказались совершенно неподъемными – и финансово, и даже физически. К 1891 году количество лондонских “музыкальных залов” как первого, так и второго разрядов сократилось с 270 до 40.
