Из первого разговора Кальверо и Терри, когда они только познакомились, остается неясно, то ли имя Жене [Jenet] – просто ошибка, то ли это попытка слегка изменить имя еще живой в пору создания фильма Аделины Жене [Genée] (1878-1970). Величайшая прима-балерина “Эмпайр”, Жене оставалась непревзойденной лондонской танцовщицей в течение десятилетия, начиная с 1897 года. А значит, тут выходит небольшая хронологическая нестыковка: Терри рассказывает, что выступала ее дублершей, но в действительности она была бы в те годы чересчур юной для этого: ведь действие происходит в 1914–1915 годах, и Терри тогда лишь чуть-чуть за 20.
В самом раннем черновике сценария “Огней рампы” (но не в окончательном съемочном варианте) Кальверо встречает великого жонглера Поля Чинквевалли (Чинквальвале) на репетиции, а потом у себя в гримерной – уже после выступления Поля. Реальный же Чинквевалли (1859-1918) явно заразил Чаплина страстным стремлением к совершенству.
Тренировки обязательны даже для самого ловкого жонглера. Если я устрою себе месячный отпуск и все это время не буду отрабатывать некоторые трюки, то потом мне понадобится тренироваться, наверное, целый год, прежде чем я снова смогу выступать перед публикой. Лично я упражняюсь ежедневно, не менее трех часов в день
[93].
Его звали Эмиль Отто Леман-Браун (а может быть, и проще: Пауль Кестнер), он родился в польском городке Лешно и в младенческом возрасте переехал вместе с семьей в Берлин. Уже в школьные годы он был талантливым гимнастом, а впервые выступил перед публикой в 14 лет в Одессе. После серьезного несчастного случая с трапецией
[94] он решил стать жонглером и добился в этом искусстве непревзойденного мастерства. Хотя он носил трико, которое называлось тогда “леотаром” в честь придумавшего такой костюм французского акробата Жюля Леотара, Чинквевалли получил прозвище “жонглера-джентльмена”, потому что жонглировал он самыми обычными предметами – тарелками, стаканами, вениками, бритвами, зонтиками, бочками, яйцами и даже клочками бумаги: он обладал феноменальной способностью контролировать полет и падение предметов любого веса и размера. Чинквевалли был небольшого роста, но очень силен: в одном из своих прославленных фокусов он жонглировал ванной и ловил затылком чугунный шар, весивший 20,4 кг. Он умел проделывать несколько трюков одновременно – обеими руками и головой. Один из его фокусов заключался в следующем: он зубами удерживал в равновесии своего ассистента, сидевшего на стуле за столом (общий вес составлял больше 82 кг), одновременно беспечно жонглируя тремя мячами.
Есть одна вещь, которую должен видеть и понимать современный жонглер, а именно: он должен не только удерживать внимание публики, но и забавлять ее. В последние годы я всегда привношу элементы юмора в свои номера, придумывая что-нибудь смешное, хотя от этого сами фокусы становятся намного труднее
[95].
Последние годы жизни Чинквевалли оказались неблагополучными. Поскольку его считали немцем, он стал жертвой ксенофобии, разыгравшейся в военную пору, а после 1915 года он покинул сцену и умер в Брикстоне в 1918 году в возрасте 56 лет.
В эпизоде сценария, где появляется жонглер Поль Чинквальвале, рассказывается, что тот наконец-то исполнил на публике – в честь Кальверо – тот фокус, который отрабатывал уже семь лет. Но публика осталась равнодушной: фокус выглядел чересчур простым. Тогда Кальверо сказал, что нужно нарочно промахнуться, чтобы фокус показался трудным. На это, грустно возразил Чинквальвале, уйдет еще семь лет тренировок. Однако в “Моей биографии” Чаплин рассказывает практически ровно ту же самую историю, только про другого жонглера – Джозефа Зармо:
Жонглер Зармо каждое утро неизменно являлся в театр к открытию и часами тренировался. Мы видели, как он за кулисами балансировал биллиардным кием на подбородке и, подбросив биллиардный шар, ловил его на кончик кия, затем подбрасывал другой шар и старался поймать его на первый шар, но тут его часто постигала неудача. Он рассказал мистеру Джексону, что отрабатывал этот номер четыре года и в конце недели собирается впервые показать его публике. В тот вечер мы все стояли за кулисами и смотрели на него. Он выполнил номер великолепно: с первого раза, подбросив шар, поймал его на кончик кия, затем, бросив второй шар, поймал его на первый. Но аплодисменты были довольно жидкими. Мистер Джексон часто рассказывал нам потом, как в этот вечер он сказал Зармо: “Вы слишком легко проделываете ваш номер, надо уметь его подать. Лучше несколько раз промахнитесь, а уж потом сделайте как надо”. Зармо рассмеялся: “Я еще недостаточно набил руку, чтобы позволить себе промахнуться”.
Наверняка Чаплин выбрал для “Огней рампы” имя Чинквевалли, потому что это легендарное имя еще многие помнили, а вот про Зармо (1868-1943) уже успели забыть. А между тем подход Зармо к работе – его способность творить комедию из самых обыденных вещей, как, например, его “фантазия” (см. ниже) подать свой номер как сценку в закусочной с бесплатным обедом, – обнаруживает много общего с методами самого Чаплина. Ни в одной истории мюзик-холла этот артист даже не упоминается, но поскольку Чаплин явно выделял его среди других и особенно им восхищался, пожалуй, уместно будет рассказать здесь кое-что о его биографии и характере творчества.
Джозеф Зармо и его братья Гектор и Лорейн были учениками акробата Замесу, который, в свой черед, был учеником акробата-наездника и основателя английского конного цирка Эндрю Дюкроу. Как и Чинквевалли, Джозефу пришлось переквалифицироваться из акробатов в жонглеры в результате несчастного случая. Выполняя с раннего возраста чересчур сложные акробатические трюки, Джозеф быстро искалечил свое еще не сформировавшееся тело, после чего провел два года прикованным к кровати. И вот, лежа ничком в постели, он научился жонглировать. Поправившись (и будучи еще подростком), он придумал эксцентричный жонглерский номер “вверх ногами”. Хотя он предпочитал более традиционный метод и надеялся, что “старый стиль когда-нибудь опять станет новым”, он сознательно шел на уступки вкусам широкой публики:
“Старомодные песни и танцы уже не ценятся. Публика требует чего-то нового и необычного. Ей надоели ловкие циркачи в трико с блестками, которые вытворяют чудеса с жезлом и шаром: она хочет смотреть на лоточника, жонглирующего репой”.
Первым отступлением Зармо от старого стиля было то, что он показывал свои фокусы, стоя на голове. В этом трюке сохранились отголоски его давних достижений: в детстве он залезал на шест, упиравшийся в пояс его старшего брата, а потом переворачивался и на вершине шеста становился на голову. Исполнителей этого трюка называли “шестовиками”. Но теперь Зармо больше не карабкался на шесты. Бутылка из-под шампанского оказалась более удобным и менее опасным снарядом. Он не собирается рисковать собой безвозмездно и заявляет, что может заработать не меньше денег, выступая на высоте всего шести футов, чем заработал бы на высоте шестидесяти. Ему задают вопрос: а хорошо ли вот так стоять на голове? Есть профессиональное поверье, что артисты, стоящие на голове, рано или поздно сходят с ума. Мистер Зармо говорит, что иногда во время ежедневных тренировок ему случалось стоять на голове – с перерывами – по семи часов. По его мнению, нельзя было стоять так более получаса подряд. Разумеется, к голове приливает кровь, и глаза начинают выпучиваться. Публике кажется, что ему больно, а это делает сам его номер менее приятным для зрителей. Но Зармо придумал, как не выглядеть в глазах публики страдальцем и не отпугивать ее: он накладывает на лицо гротескный грим. Мистер Зармо отказался от трико с блестками. Иногда он появляется в образе уличного торговца овощами и жонглирует корзинкой и ее содержимым, а в завершение номера исполняет песенку, кувыркается и танцует. Он говорит, что сейчас публика не ценит подлинное мастерство: ей больше нравятся всякие нелепицы. И приводит пример. За десять лет непрерывных тренировок мистер Зармо в совершенстве научился жонглировать восемью шарами из слоновой кости одновременно. Это чрезвычайно сложный фокус, но ему не удается сорвать и жалкой доли тех аплодисментов, которыми зрители награждают нехитрый комический трюк, когда в воздухе летают, скажем, печеная картофелина и связка сосисок. У мистера Зармо припасено много фантазий. Он задумал во время очередного короткого турне по Америке оформить сцену в виде закусочной с бесплатными обедами и, разыгрывая капризного посетителя, жонглировать всякими блюдами, выставленными в баре. Поскольку в Англии подобных заведений, предлагающих бесплатные ланчи, нет, Зармо не уверен, что здесь публика оценит такой номер. Но можно использовать похожую идею – использовать в фокусах самые обычные предметы, а не устаревший цирковой
