Эта труппа пользовалась невероятным успехом и постоянно гастролировала, так что вполне вероятно, что “Восемь ланкаширских парней” время от времени сами сталкивались с ними, попадая в одну программу. Конечно же, реальный мистер Шаффер обнаруживал сильное семейное сходство с вымышленными Ганольфом, Фрейлером и Бергманом. Корреспондент “Эры”, бравший интервью у директора труппы у него дома, в квартире, выходившей окнами на Лестер-сквер, счел его весьма обаятельным человеком. Непрерывно попыхивая сигарой в пенковом мундштуке, он с гордостью показывал журналисту свой “пугающий запас пистолетов и винтовок… Мистер Шаффер, наверное, очень любит стрелять по яблокам, кладя их на головы маленьких ангелочков…” Журналист с удовольствием воспроизводил речь венгра, говорившего по-английски пусть и неуверенно, зато очень энергично:
Все, что я показываю в “Эмпайр”, – вы увидите, что я показываю в двадцать раз больше, если окажете мне честь и посетите мое представление на континенте. Здесь мне не разрешают ничего делать – совсем ничего. Зачем в “Эмпайр” столько людей, если есть я? Не понимаю. Я выхожу на сцену всего на минуту, а потому я ухожу, чтобы тут плясали собачки или еще что-нибудь в этом роде. Ведь я мог бы давать хорошее развлечение – на целый вечер! Так я и делаю на континенте. По-моему, очень жалко тратить столько денег на всех этих других артистов, когда есть труппа Шафферов, правда? Вы мне хорошо платите здесь, в Англии. Поэтому я сюда и приезжаю. Но вы мне не даете заработать столько денег, сколько я заслуживаю! Я же артист – да-да, и я жажду славы. А те люди, которые видели меня на континенте, увидят меня здесь и скажут: “Нет, это не наш Шаффер. Фу!”
[100]
Мистер Шаффер сетовал на “отношение английских властей к юным акробатам” и приходил в ярость от того, что они запретили выступать самому младшему ребенку в труппе, который уже привык участвовать в “корриде” с “громадным, очень дорогим и идеально вышколенным датским догом”. В результате, заявлял мистер Шаффер, разочарованный мальчик каждый вечер стоял за кулисами и плакал, потому что его братьям на сцене аплодировали, а ему – нет. Труппа Шафферов состояла из отца, сыновей, родственников и учеников. Замечательной уликой, указывающей на то, что именно Шафферы могли послужить толчком для постоянно всплывавшей у Чаплина темы мальчика-акробата, служит рисунок, набросанный на оборотной стороне одного из машинописных листов с черновиком повести “Огни рампы”: этот набросок поразительно напоминает единственный известный фотоснимок, запечатлевший номер Шафферов “Пирамида из людей”.
Наконец, Чаплин, разумеется, мог черпать материал и из собственных воспоминаний о той поре, когда он выступал в труппе Джона Уильяма Джексона “Восемь ланкаширских парней”: достаточно хотя бы такой детали, что и в составе “Парней”, и в его вымышленных труппах присутствовала девочка. Правда, мистера Джексона никак нельзя было бы назвать тираном: самые страшные зверства, какие он себе позволял, заключались в том, что он щипал мальчиков за щеки, чтобы те казались румяными без накладного грима, и корчил им рожи из-за кулис (как делал и герр Ганольф), чтобы они почаще улыбались публике.
Самый интригующий персонаж – это Клавдий, безрукий человек-диковинка, который в итоге исчез из “Огней рампы”, но еще присутствовал в законченной версии фильма, когда шли премьерные показы. В данном случае мы можем совершенно точно сказать, кто послужил его реальным прототипом – выдающаяся и очень популярная личность, выступавшая в британских мюзик-холлах на протяжении всей сценической карьеры Чаплина. “Я знаю одного человека, – говорит Кальверо, – у него нет рук. И он играет скерцо на скрипке – играет пальцами ног”. Такие безрукие люди из века в век зарабатывали на жизнь тем, что показывали себя за деньги, демонстрируя какие-нибудь удивительные навыки. Многие жизнерадостно бренчали пальцами ног на банджо или гитарах: одним из таких музыкантов был Ральф Р. Майерс (1911-1986), который прославился, выступая по американскому радио (хоть это кажется немного парадоксальным) в 1940-е и 1950-е годы. Однако единственным безруким человеком, который когда-либо решился стать и стал скрипачом – причем виртуозным, – был Карл Герман Унтан, родившийся без рук в Зоммерфельде, в Восточной Пруссии, 5 апреля 1848 года. Отвергнув предложение сердобольной акушерки удушить новорожденного уродца, его отец, учитель по профессии, с тевтонской твердостью начал воспитывать сына так, чтобы в дальнейшей жизни тот мог полагаться во всем на себя. Со временем его пальцы ног приобрели такую же ловкость, какая свойственна пальцам рук нормальных людей, а все тело сделалось гибким, как у тех акробатов, которых называют “людьми-змеями”: например, он запросто слизывал варенье с пальцев ног или застегивал пуговицы на брюках. В два года он уже самостоятельно ел, а к десяти выучился играть на скрипке, которую привязывал к табуретке. В 18 лет он окончил консерваторию, где проучился два года, и вскоре начал выступать в симфонических оркестрах. По-видимому, Унтан был действительно чрезвычайно талантливым музыкантом, однако в сольных выступлениях он старался, что называется, показать товар лицом. Рассказывали, что он нарочно портил одну струну на своем инструменте и во время концерта она лопалась. Так у него появлялась возможность демонстрировать необычайную ловкость: он заменял негодную струну на новую и настраивал ее, – разумеется, пальцами ног. У него был изысканный почерк, он быстро печатал на машинке, он научился плавать и ездить верхом. Естественно, Унтана соблазнила водевильная карьера (ведь у него имелись дополнительные навыки: он играл на корнете и стрелял из снайперской винтовки, держа ее ногами). Английское издание его автобиографии “Ногопись” (Das Pedescript, 1925) вышло под измененным названием “Безрукий скрипач, ногопись” и подзаголовком-разъяснением “История жизни одного водевилиста”.
Начиная с 1870 года Унтан регулярно приезжал в Британию – как правило, на два месяца зимнего сезона. Его гастроли обычно ограничивались лучшими провинциальными мюзик-холлами, особенно на севере страны: возможно, он сознавал, что в Лондоне публика быстро пресытится его необычными выступлениями. Однако в ноябре 1888 года он выступил в мюзик-холле Форстера – в одной программе с Чарльзом Коберном и 18-летней Мари Ллойд, в январе 1892 года – в “Трокадеро”, в один вечер с атлетом-силачом Сэндоу, Гасом Эленом и Бесси Беллвуд, а под новый 1899 год – в “Эмпайр” на Нью-Кросс. Вышедший в “Эре” обзор, рассказывавший о выступлении Унтана в стратфордском “Эмпайр” в январе 1900 года, свидетельствует о том, что спустя три десятилетия публика все еще очень ценила этого артиста.
Гвоздь программы, мистер К. Г. Унтан, которого справедливо называют “безруким чудом нашего времени”, для начала сообщает публике, что никогда не страдал от отсутствия рук, поскольку родился без них, а нижними конечностями пользовался с полутора лет. Он демонстрирует свои способности музыканта, играя на скрипке и на корнете, и вызывает у зрителей огромный восторг, когда вынимает из кармана портсигар и протягивает другу сигарету. Он очень ловко играет в карты – и тасует колоду, и сдает. Вытаскивает пробки из бутылок, как завзятый выпивоха. Под конец своего замечательного представления он показывает мастерство в меткой стрельбе, отстреливая горящий кончик сигары, которую держит в руке его ассистент.
