Должность мистера Хитченса ничуть не похожа на синекуру. Ему приходится работать не покладая рук, как американскому миллионеру. Он постоянно выискивает что-нибудь свежее, заманчивое, любопытное или необычное. Поиск новых талантов – его прямой долг и заветная цель, ради которой ему ничего не жалко. Его все время преследует жестокий вопрос: “Чем еще я могу увлечь и развлечь мою публику и при этом обойти соперников?” Вы только представьте, чем он занимается! Он быстро носится туда-сюда в поисках каких-нибудь блистательных новинок, заказывает декорации, слушает новую музыку для балета, изучает эскизы новых костюмов, обговаривает условия и подписывает контракты с выдающимися артистами, предлагает разные изменения, улучшения и сокращения в “номерах”, где требуются подобные поправки, следит за ростом или падением выручки, лично принимает важных персон, которые желают приобщиться к закулисным тайнам “Эмпайр”, умиротворяет влиятельных акционеров, а порой даже их жен и дочерей! Трудам его нет конца и краю. И, оставляя в тени все эти непрестанные труды, он ни на минуту не прекращает думать о том, как обновить, обогатить, разнообразить представления, чем еще поразить и очаровать Лондон, как создать такое зрелище, чтобы на него слетелись все изощренные ценители и любители удовольствий из Вест-Энда. Что представлял бы собой этот район столицы после восьми часов вечера, если бы не “Эмпайр”? Да и сам Лондон уже нельзя было бы назвать Лондоном, если бы вдруг не стало “Эмпайр”!
[102]
Хитченс умер 8 февраля 1911 года, а 16 марта “Эмпайр” устроил благодарственное представление в честь его вдовы. На обложке нарядной программы этого мемориального концерта, оформленной художником К. Вильгельмом, красовались названия 28 лучших балетов, поставленных в театре и имевших громкий успех. Внутри программы спрятан строгий призыв к публике, который очень похож на ворчливые реплики Фреда, ассистента режиссера из “Огней рампы”, когда представление затягивается, а публика все продолжает вызывать Кальверо: “Публику настоятельно просят не кричать «бис». Время программы ограничено и не позволяет повторных выступлений”.
Кальверо и Тереза – слишком оригинальные образы, чтобы искать для них реальных прототипов среди людей из мюзик-холльной среды, которых знал Чаплин, однако некоторые источники влияния все же можно обнаружить. Ближе к началу “Моей биографии” Чаплина есть отступление, где он перечисляет английских комиков, совершивших самоубийство из страха перед неудачей: кумир его юных лет, Марселин (1873-1927); Т. Э. Данвилл (1870-1924), который однажды, войдя в бар, услышал, как кто-то сказал про него: “Этот уже сошел”; Марк Шеридан (1867-1918), застрелившийся в городском парке Глазго, “потому что тамошние зрители принимали его недостаточно хорошо”, и Фрэнк Койн (1867-1906), который перерезал себе горло в приступе депрессии. Однако сам Чаплин писал, что идея “Огней рампы” возникла у него благодаря судьбе американского комика Фрэнка Тинни (1878-1940), которого он увидел, когда впервые побывал в Нью-Йорке:
Я снова увидел его на сцене несколько лет спустя и был потрясен: муза комедии покинула его. Тинни был так неловок на сцене – я не мог поверить, что это тот же актер. Именно эта перемена в нем подала мне впоследствии идею “Огней рампы”. Мне хотелось понять, каким образом Тинни мог потерять живость и уверенность в себе. В “Огнях рампы” причиной была старость. Кальверо постарел, стал чаще заглядывать себе в душу, глубже ощущать свое человеческое достоинство, и это разлучило его с публикой – пропала легкость непосредственного общения
[103].
Сценическая манера речи и песенки Кальверо очень напоминают стиль Джорджа Бастоу (1871-1941), который прославился своими номерами “Галопирующий майор” и “Рыжий капитан”. Есть еще одна странная ремарка, которую отпускает Кальверо в первом черновике киносценария, когда представляется Терезе как “Кальверо де Монтель”. Возможно, тут почему-то всплыло имя Эдварда де Монтеля, который вообще-то был театральным агентом и управляющим, однако в ту пору, когда Чаплин выступал в труппе “Восемь ланкаширских парней”, гастролировал по мюзик-холлам со своими кинокартинами, называвшимися то “Иконографами”, то “Эраграфами”. Еще одна ниточка связывает Кальверо с маленьким Чарли Чаплином: в раннем черновике сценария написано, что номер Кальверо следует сразу за дрессированными слонами Локхарта, – а это был тот самый номер, за которым в 1900 году шла постановка “Золушки” на рождественском представлении в “Ипподроме”.
Как мы знаем из повести “Огни рампы”, Терри в 1914 году было 19 лет, значит, она родилась в 1895 году. Таким образом, она – почти ровесница Филлис Беделлс (1893-1985). Эта параллель поразительна, хотя, наверное, всего лишь случайна. Беделлс поступила в балетную труппу “Эмпайр” в 1907 году, а в 1914 году стала первой английской прима-балериной, успев поучиться у Больма, Чекетти и Павловой. Наряду с Аделиной Жене, она была одной из основательниц Королевской академии танца. Ее мемуары “Мои дни в танце” были опубликованы через год после того, как вышли “Огни рампы”.
Балеты на Лестер-сквер
Главная особенность “Огней рампы”, которую долго оставляли без внимания комментаторы, в том, что это единственная в кинематографе дань уважения, отданная уникальному явлению в истории театра – балетам на Лестер-сквер. Как мы уже отмечали в разделе “Эволюция сюжета”, Чаплин годами вынашивал идеи для фильма о балетной труппе. Однако роль главного героя, танцора, ему самому не подходила, поэтому он начал обдумывать истории, где действовал бы еще и стареющий клоун-водевилист. Роясь в воспоминаниях о лондонских театрах времен своей юности, он нашел решение, которое позволило бы ему вполне логично связать воедино обе темы:
Окончив школу, [Терри] поступила в кордебалет “Эмпайр”. В театре “Эмпайр” на Лестер-сквер публику развлекали и балетом, и водевилем: балетное действо длилось час, а в оставшееся время на той же сцене выступали жонглеры, дрессировщики и клоуны.
В “Огнях рампы” Чаплин обнаруживает особую, свойственную лишь посвященным осведомленность о закулисных механизмах балетов в “Эмпайр” и “Альгамбре” (втором театре, который он поначалу выбрал местом действия своей повести), и это тем более примечательно, что ни он сам, ни его родители никогда не работали ни в одном из этих больших и значительных театров. Между тем, вплоть до нынешнего века историки, занимавшиеся как балетом, так и мюзик-холлом, практически игнорировали их союз
[104], хотя он успешно процветал тридцать с лишним лет. Примером такого близкого знакомства Чаплина с предметом является упоминание о клакерах в “Эмпайр”, когда Терри решает нанять их, чтобы выступление Кальверо на бенефисе наверняка имело успех. Надо заметить, что в британском театре в целом – и уж точно в мюзик-холлах – само понятие клаки оставалось почти неизвестным. Зато в “Эмпайр”, в виде единственного исключения, клакеры действительно имелись, причем работали они как самостоятельная маленькая мафия. Лидия Кяшт, прима-балерина “Эмпайр” в 1908–1913 годы, вспоминала, как они требовали платы, будто она им причиталась по закону, а “если кто-нибудь из артистов вдруг артачился и отказывался им платить, то клакеры непременно мстили, хлопая нарочно невпопад”
[105].
