— Я думал, что больше никогда тебя не увижу, и какое-то время я думал, что ты была мертва, — ответил я.
— Кстати, об этом, Морт, — начала, но я жестом руки остановил её.
— Когда я увидел тебя вчера, я был под несколько большим стрессом, чем обычно. Не извиняйся, ты сделала то, что считала наилучшим, и в конце концов всё образовалось, — сказал я ей. — Это скорее я хочу попросить у тебя прощения. Я ужасно подвёл тебя, и с того дня, как я обнаружил, что с тобой случилось, я каждый день только и делал, что пытался бороться с этим знанием.
Она неуклюже склонилась ко мне (из-за живота это было сложно делать), и быстро поцеловала:
— Я знаю, что ты так считал, но это не правда. Никакой человек никогда не может быть готов ко всему.
— Хочешь поговорить об этом? О том, что случилось после того. Как тебя забрали… — спросил я. Я боялся истории, которую она могла поведать, из-за чувства вины, которую это могло у меня вызвать, но я всё равно должен был знать.
Пенни опустила взгляд на свои руки:
— Это было неприятно, но не случилось ничего, о чём тебе следовало бы беспокоиться. Переживу.
Что-то в чертах её лица проняло меня:
— Я всё равно буду беспокоиться. Они делали тебе больно?
— Король или нежить? — ответила она с горечью в голосе.
— Кто угодно.
— Пока мы были с шиггрэс, у нас не было ни возможности передохнуть, ни приватности, ни удобства, ни тепла, но больно они мне не делали, — медленно ответила она. — Они хотели нас в качестве заложников, но содержали как зверей.
У меня в голове промелькнула дюжина вопросов, но я попридержал язык, и ждал, внимательно глядя на неё. Пенни отвела взгляд, прежде чем снова заговорить:
— Кормили нас достаточно хорошо, но они забрали у Дориана его броню и одежду. Он был сильно побит и потрёпан под ней, у него были волдыри в местах, где она давила и натирала. Мне приходилось мыть его водой, которую они мне приносили, и наконец я сумела убедить одного из них дать нам одеяло, — сказала Пенни, и замолчала, опустив взгляд и позволив своим волосам закрыть её лицо.
Старые страхи, которые были у меня раньше, сменились новым — страхом не жестокого обращения, но утешения. Она так долго оставалась одна — я начал осознавать, как могла отразиться на ней изоляция… и как она могла не подпускать её к себе. Однако я мог озвучить эти страхи не больше, чем я мог намеренно сделать ей больно каким-то ещё образом, но зерно всё равно появилось. Я тоже испытывал искушение, хотя вынести мою ситуацию было гораздо проще.
— Ночью было холодно, особенно когда мы были в пещерах. Они кормили нас лишь мясом и водой. У нас не было огня, поэтому мы спали, прижавшись друг к другу. Иногда они приближались к нам, но Дориан не позволял им подходить ко мне ближе, хотя, если бы они желали, то легко бы могли убить нас обоих. Когда они наконец привели нас к Королю, это было облегчением. Его люди одели нас, дали нам обоим приватность и тёплые комнаты. Это было почти как снова гостить у Короля, — закончила она.
Я погладил её волосы:
— Полагаю, это — единственное, в чём я не могу винить Короля… со своими заложниками он обращался действительно хорошо, — наконец сказал я.
Пенни подняла на меня взгляд своих увлажнившихся глаз:
— Мордэкай… мне нужно поговорить с тобой… о Дориане.
Закрыв глаза, я собрал все имевшиеся у меня силы, прежде чем снова открыть их:
— Пенелопа, я люблю тебя. Что бы ни случилось, я никогда не буду чувствовать что-то другое, или винить тебя, — ответил я с честным взглядом и лживым сердцем. Я знал, что в глубине души это будет беспокоить меня, и могут уйти годы, прежде чем я полностью с этим смирюсь. Тем не менее, я знал, что не мог честно винить её.
— Эй! — громко сказала она, щёлкнув пальцами у меня перед лицом. — Никогда больше такое не думай. Ничего такого не произошло! Ты слушаешь меня, Морт?
Меня затопило что-то вроде облегчения:
— Я просто хотел, чтобы ты понимала, что я люблю тебя, не смотря ни на что.
Она подозрительно зыркнула на меня, а затем её лицо смягчилось:
— Ты не зря волнуешься. Они держали нас в клетке, как животных, и поддержку мы могли получить лишь друг от друга. Я испытывала искушение, Морт, сильное искушение, я не буду лгать. Мы спали вместе исключительно для тепла, но я не знаю, переживёт ли Дориан когда-нибудь свой стыд.
Я мгновенно понял её. Дориан был единственным человеком, которому я доверился бы в такой ситуации больше, чем кому-либо другому, но воздействие на его представление о самом себе могло быть слишком тяжёлым для него. Он пытался соответствовать невозможным идеалам, и даже после победы над искушением реальность его человеческой слабости могла подточить его чувство собственного достоинства.
— Я поговорю с ним, — ответил я.
— Нет! — встревоженно сказала она. — Он умрёт от стыда, если узнает, что я рассказала тебе об этом.
Я покачал головой:
— А если не поговорю, то он умрёт от вины. Я знаю Дориана. Он не сможет смириться с собой, пока не покается в каждом грехе, который на самом деле не совершал, и тебе, и мне, — сказал я ей. Затем на меня внезапно снизошло осознание: — Ох, чёрт! — воскликнул я. Ему также придётся покаяться перед Роуз. Я доверял её реакции, но в конечном итоге ситуация могла стать ужасно неудобной.
— Что? — спросила Пенни.
— Роуз, — просто сказал я.
Пенни пожала плечами:
— Я думаю, ты её недооцениваешь.
— Возможно, ты права, — согласился я. — Она — редкостно талантливая женщина.
Пенни проницательно уставилась на меня:
— Что-то случилось.
Я уставился на неё в ответ:
— Ничего. Даю тебе слово.
Её лицо расслабилось:
— Тогда почему ты так смотрел?
— Нас с Роуз одновременно постигла трагедия, поэтому я видел её с самой худшей стороны. Искушения были… но в основном я лишь стал больше уважать её характер. Ты — всё ещё моя единственная женщина, дорогая, — искренне сказал я.
У Пенни на лице сражались друг с другом эмоции, или, по крайней мере, так мне показалось. Наконец она наклонилась, и быстро поцеловала меня:
— Мне надо идти.
Сбитый с толку, я спросил:
— Что?
Моё замешательство заставило её засмеяться:
— Ничего серьёзного, я тебе верю… дело в моём мочевом пузыре. Мне кажется что он в эти дни размером с горошину. Честное слово, я и десяти минут не могу провести, не отправившись искать ночной горшок, или бежать в уборные.
Я тоже засмеялся. Брак был совсем не тем, что я ожидал год назад — он был другим, в некоторых отношениях — лучше, а в других — просто более странным.
