— Ты правда думаешь, что я всё ещё схожу с ума? Прошло больше месяца с того дня, как узы были разорваны.
— Откуда мне знать? Безумие может принимать множество форм. Ты всё ещё слышишь голоса? — спросил он. Я услышал в его голосе подлинное любопытство.
— Конечно… я их теперь постоянно слышу. Я весьма к этому привык. Они совсем не такие неуютные, когда поймёшь, что именно они представляют, — спокойно сказал я. На самом деле, я даже в тот момент слышал глубокое биение земли под нами, а воздух приносил тихий шёпот, который я стал ассоциировать с ветром. Сам мир был живым, и я мог слышать, как он тихо шептал мне тысячей голосов. Теперь, когда я понимал, что именно слышал, это стало для меня совсем не таким пугающим, каким казалось поначалу.
На лице Сайхана промелькнула тень, и он отвернулся.
— Скажи мне… что они представляют? — спросил он ровным голосом, но мои чувства легко уловили растущее в его теле напряжение.
— Мир живой, и те, у кого есть нужные уши, могут слышать его голос. Вот и всё, — сказал я.
— Ты говоришь это, и всё ещё ожидаешь, что я поверю в твою вменяемость?
— До раскола у волшебников не было уз. Некоторые из них могли слышать голос земли… и они могли призывать её на помощь. Мойра Сэнтир победила Балинтора отнюдь не просто волшебством, — ответил я.
— Ложь! Что, тебе это всё нашептал какой-то тёмный дух, чтобы заставить тебя видеть твоё безумие как силу? — с гневом на лице спросил Сайхан, повернувшись, чтобы зыркнуть на меня.
— Нет. Я прочёл это, в исторической книге, написанной довольно скоро после самого раскола. В доме моего отца есть обширная библиотека, хорошо защищённая от ревизионистов — священников и политиков.
— А это что должно означать?
— Именно то, что я говорю… а верить этому… или нет — полностью твой выбор, — спокойно сказал я.
— В это я ни за что не поверю, — сказал он.
— Конечно же не поверишь. Чтобы принять это, тебе придётся взглянуть в лицо той возможности, что большая часть того, чему тебя обучали — ложь; что те самые истины, на которых ты основывал свою клятву, ради которых ты жил… были ложны.
— Ты только зря теряешь время, — проворчал себе под нос пожилой мужчина.
— Ответь мне на один вопрос. Если бы ты поверил мне… если бы большая часть того, чему тебя учили, была показана ложной… что бы ты сделал? — спросил я.
Сайхан замолчал на какое-то время, и я видел, что он серьёзно это обдумывал. На миг в его глазах осело что-то похожее на грусть, прежде чем он ответил:
— Я бы сдержал свою клятву.
— Что за глупость! Какой смысл в чести, если она не на службе разума? — воскликнул я.
Когда он ответил, его лицо было совершенно серьёзным:
— Честь — всё, что у меня есть, и она ничего не значит, если бы я мог менять свои клятвы из прихоти.
— Она — хуже, чем ничто, если не подчиняется совести человека! — выплюнул я. Несмотря на всё запасённое мною терпение, стоявший напротив меня непоколебимый воин наконец сумел меня разозлить. Хотя, конечно, никакого видимого эффекта мой гнев не оказал. — Поверить не могу, что я считал тебя способным прислушаться к голосу разума, — отвернулся я от него, и ступил обратно в коридор. — Идём, — сказал я, жестом приглашая следовать его за мной, — пора тебе уходить.
Он шагнул в коридор следом за мной.
— Ты правда глупец, — пробормотал он.
Я не потрудился оглянуться на него:
— Не испытывай свою удачу, — бросил я. Своими дополнительными чувствами я видел, как он оглядывался, следуя за мной вверх и прочь из темницы; даже сейчас он искал возможности… для побега или для убийства — этого я знать не хотел. Я провёл его через коридоры замка, и в конце концов мы вышли на освещённый солнечным светом замковый двор.
— Куда мы идём? — спросил он.
— Конюшня, — ответил я, не потрудившись объяснить дальше. Несколько минут спустя мы достигли конюшни, и я сказал конюху привести мою лошадь. В тот день я прибыл в Ланкастер верхом, не используя телепортационный круг.
Сайхан поднял бровь, когда я передал ему поводья:
— Это что за игра? — спросил он. Я почти слышал недосказанное «мальчик» в конце его предложения. С какого-то момента во время войны с Гододдином он перестал добавлять это слово в свои предложения, говоря со мной, но от некоторых привычек трудно избавиться.
— Король хочет, чтобы я встретился с ним в деревеньке под названием «Ти́лбрук», в двух неделях езды отсюда, — сказал я. — Мне нужно послать ему ответ, а у меня не хватает посыльных. Я решил, что возвращение тебя на службу его величества послужит этой цели, и одновременно я от тебя избавлюсь.
— Ты хочешь, чтобы я сказал ему, что ты будешь там, чтобы засунуть свою голову в петлю?
— Я не собираюсь туда ехать. Скажи его величеству, что я встречусь с ним в его покоях в течение пары дней после твоего прибытия, — сказал я.
— Я сомневаюсь, что он будет рад этому сообщению. Если ты намереваешься тайком пробраться в королевский дворец, то, возможно, было бы мудрее не предупреждать его заранее о своём приходе, — подал он мысль.
— Для человека, который хочет увидеть меня мёртвым, ты даёшь удивительно много советов, — ответил я. — Предупредив его заранее, я смогу передать им сразу три сообщения. Во-первых, я могу приходить и уходить по желанию, вне зависимости от того, предупреждён он или нет, а во-вторых, я — цивилизованный человек… иначе мы уже подыскивали бы себе нового короля, — сказал я, и замолчал.
— А каково третье сообщение?
Я улыбнулся:
— Это — лишь для королевских ушей; иначе в нашей приватной беседе не было бы смысла.
Сайхан сел верхом, и посмотрел на меня сверху вниз. Я видел, как по его чертам промелькнула дюжина возможных ответов, но в конце концов он отбыл с простым заявлением:
— Я сожалею о нашей следующей встрече, Мордэкай, — произнёс он. От спокойной уверенности в этих словах у меня по спине пробежал холодок, но я проигнорировал его. Я продвинулся так далеко отнюдь не потому, что поддавался страху. Я долгие минуты смотрел глазами, как он уезжает, а потом продолжил следить за его продвижением своими магическими чувствами даже после того, как деревья скрыли его из виду.
С тех пор, как мы с Пенни разорвали узы, мой «магический взор» вернул свою прежнюю остроту. Сосредотачивая своё внимание, я мог ощущать объекты чуть более чем в миле от себя. Если я следил за определённым человеком или предметом, то мог растянуть этот предел ещё дальше, что-то около полутора миль. Насколько я мог судить, это был предел моих «волшебнических» чувств, но я начинал понимать, что были и другие способы восприятия мира.
Сайхан и лошадь, которую я ему дал, выезжали за мой нормальный предел, но, похоже, по-прежнему двигались в нужном направлении, на юг, к столице. Я решил протестировать свои новые способности, и сделал глубокий вдох, успокоив свой разум, и тихо слушая окружавшие меня голоса. Как обычно, первым ощущением было замешательство, примерно как если входишь в полную людей комнату, в которой одновременно ведётся сотня разных бесед. Ключевым действием было расслабиться и слушать, пока не сможешь найти звук знакомого голоса в шелесте ветра. За последний месяц я обнаружил, что ветер был капризным и хаотичным субъектом — порой мягкий и нежный, он мог обернуться диким почти без предупреждения. Я ощутил, как мой разум расширился, пока я следовал случайным завихрениям и потокам, пока меня не выбросило в ещё более обширное небо, наполненное разбросанными облаками и тёплым солнечным светом. Пока мой мир расширялся, я силился удержать часть своего внимания на ландшафте рядом с Ланкастером, и на одном конкретном всаднике на дороге недалеко от замка.
