— Возможно, если бы ты просто объяснила, как я таким стал, — предложил я.
— Я не уверена, как ты делал всё то, что ты только что делал, — странным тоном сказала она. — Обычно, когда кто-то сливается с землёй так, как это сделал ты, то их разум полностью поглощается, и они полностью теряют представление о своих прежних эмоциях, однако ты каким-то образом в процессе этого проецировал свои эмоции на всё остальное. Я даже почувствовала гнев. Ты не просто стал частью земли, ты сделал землю частью себя.
— И что это должно значить? — спросил я.
— Я не знаю, — сказала она. В её голосе звучали почти раздражённые нотки. — Кроме того, что ты не должен был оставаться собой. Ты зашёл слишком далеко, и это ещё мягко сказано. Тебе сейчас следовало быть таким, как я.
Я бросил взгляд на своё тело:
— Я думаю, мы и впрямь имеем кое-что общее.
— Я не это имела ввиду, — огрызнулась она. — Я нереальна; я — тень человека, которым раньше была. Ты же всё ещё являешься собой.
— Я не могу вернуться в Ланкастер в таком виде, — проинформировал я её.
Она вздохнула, то есть, если это понятие применимо к стихийным существам:
— Ты сменил своё физическое тело. В данном случае это было побочным эффектом твоего единения с землёй, но если бы ты зашёл ещё дальше, то твоё тело полностью бы потеряло человекообразную форму, и и стало бы неотличимо от самой земли — так тебе понятно?
Я кивнул:
— И как мне повернуть это вспять?
— Идиот, — внезапно сказала она. — Подумать только — ты готов был сделать столь многое, но не можешь справиться с самой фундаментальной частью смены формы.
— У меня были не самые общительные учителя, — с сарказмом ответил я.
— Закрой глаза, и представь себя таким, каким ты был раньше, — ответила она, не удостоив мою ремарку ответом. — Заблокируй всё кроме своего личного «я», оборви любые связи со всем остальным. Ты должен не думать ни о чём кроме своего тела, и это должно быть тело, которое ты помнишь. Слушая сущность своего нынешнего «я», уговори его стать тем «я», которое ты помнишь.
Я немного подумал о том, что она сказала, прежде чем заговорить:
— Я могу изменить что угодно?
— Что ты имеешь ввиду? — сказала она, нахмурившись.
— У меня был сколотый зуб, — сказал я, для примера, — могу ли я представить себя с целым зубом?
— Ты занимаешь тело гиганта, созданного из скалы и магмы, и ты хочешь знать, можешь ли ты восстановить себя без скола на зубе? — осведомилась она с не очень сочувственным выражением лица.
— Да.
Она долго глазела на меня, раздумывая, прежде чем заговорила:
— Да, ты можешь воссоздать своё тело с идеальным зубом — однако это было бы рискованно. Ты должен вспомнить своё тело не просто мысленно, но интуитивно. Если ты допустишь ошибку, то можешь умереть. Попытка изменить в процессе свою память может привести к трагичной неудаче.
Я сжал свою гранитную челюсть:
— Я только что обнаружил, что моя жена мертва, и вместе с ней — мой друг, так что мне плевать, если я потерплю неудачу, — заявил я, и с этими словами закрыл глаза, попытавшись сделать то, что она сказала, представив себя таким, каким был. Сперва ничего не произошло, пока я не прислушался к своему телу. Услышав его своим разумом, я начал его менять. Это осознание шокировало: я был каменистым гигантом потому, что песня моего тела говорила, что я им был, и просто меняя её реальность, я стал человеком из плоти и крови, которого я помнил.
Когда я снова открыл глаза, я был человеком, хотя мой зуб больше не был сколотым. При этой мысли я улыбнулся. Также я теперь знал, насколько тонкой была линия между реальностью и иллюзией. В каком-то фундаментальном смысле моё тело было производной моего «видения». Если я менял то, как я о нём думаю, то оно менялось в ответ.
Мне пришло в голову, что мне следует проверить мою теорию. Я снова закрыл глаза, но голос Мойры нарушил мою концентрацию.
— Не надо, — сказала она.
— Что не надо? — спросил я.
— Не пытайся это делать… ты ещё недостаточно научился. Смена формы в некотором смысле является простейшим навыком, но также наиболее полным опасностей. Единственное, что тебе следует пытаться делать, пока ты хоть немного не научишься — это то, что ты сделал только что: возвращаться к своей надлежащей форме, — ответила она.
— Как ты узнала, о чём я думал?
— Я исполняла обязанности твоего майллти, поскольку ты в таковом сильно нуждаешься. Я «слушаю» тебя, насколько могу, — ответила она.
— Ты можешь видеть мои мысли? — с любопытством спросил я, и, возможно, втайне слегка встревожившись.
Она улыбнулась:
— Не совсем. Я могу предвосхитить твои действия и чувствовать некоторые из твоих эмоций, но я не знаю точно, что именно ты думал.
По какой-то причине именно в этот момент ко мне вернулись мои нормальные человеческие эмоции — пока я был в форме земляного гиганта, я чувствовал лишь гнев — эмоцию, которую я ощущал, когда изменился. Теперь, когда я снова был из плоти и крови, у меня, похоже, снова появился мой нормальный «размах», и ко мне вернулось моё горе, затопив меня подобно реке печали.
— Так ты теперь можешь чувствовать мои эмоции? — сказал я голосом, лишённым эмоций, которые я ощущал.
Хотя она состояла из земли, черты лица Мойры были такими же тонкими, как у любого смертного, и её глаза явили глубокое сочувствие.
— Да, я чувствую твою печаль. У меня и у самой были такие времена.
— Но разве ты не слышишь вопрос в моём сердце?
— Нет, — ответила она.
— Сегодня я видел силу, которой обладаю. Силу настолько великую, что она может всё уничтожить, однако я не смог защитить тех, кто мне дороже всего. Я хочу знать — почему? Почему? — задал я вопрос, ощущая, как возвращается мой гнев, но на этот раз я не позволил ему затопить себя.
Пока я говорил, выражение лица Мойры изменилось, стало строже:
— Слушай меня, сын Иллэниэлов, и я скажу тебе то, что многого мне стоило, однажды, давным-давно, за века до твоего рождения. Способность уничтожать — это самая меньшая форма силы, хотя это — первая форма, какую принимает любая сила. Даже младенец способен уничтожать, каким бы слабым он ни был. Использовать свой талант, чтобы строить, создавать или восстанавливать — это великие формы силы; и эти формы требуют времени и развития, чтобы созреть.
Я внимательно слушал, несмотря на свои гнев и печаль, даже тогда мой разум работал, глядя вперёд.
— А что насчёт силы защищать? — спросил я.
Она закрыла глаза:
— Это — иллюзия. Нет силы для защиты, есть лишь для уничтожения и создания заново. Защита — порождение разума и хитрого применения силы для манипулирования действиями тех, кто желает тебе вреда, но она не является порождением силы самой по себе.
