— Это, быть может, было бы самой жестокой участью, — ответил он. — Если бы я добровольно активировал магию эйстрайлин, то она вернула бы меня к прежнему состоянию, но не уничтожила бы мои воспоминания. Человек, которым я был прежде, смотрел бы на события последнего тысячелетия совсем под другим углом. Он, может, и не захотеть жить с таким знанием.
Это напомнило мне о моих собственных демонах. К окончанию войны с Гододдином я лишил жизни более тридцати тысяч человек, и это положило начало волне жертвоприношений в самой этой нации, когда жрецы Мал'гороса убили семьи погибших мужчин. Я всё ещё просыпаюсь в поту некоторыми ночами от мысли об этом, но я всё равно как-то сумел жить дальше. Что хуже, я, похоже, полон воспоминаний о событии, которое вполне могло быть ещё более ужасным, воспоминаний столь тёмных, что мой разум буквально отказывался на них смотреть.
Гарэс Гэйлин преобразился в дракона, чтобы защитить свой народ от шиггрэс, а вместо этого он уничтожил своих людей вместе с их врагами. Помимо этого, я понятия не имел, какие мелкие злодеяния он совершил за прошедшую с того дня тысячу лет.
Дориан положил ладонь мне на плечо:
— Это неправильно, Морт.
— Мы не можем позволить ему остаться таким, какой он есть. Сколько человек он уже убил? — возразил я.
— Нисколько… со дня нашей встречи, после твоей битвы с богом, а до того — немногих. Люди никогда не вызывали у меня аппетита, — искренне ответил дракон.
Я отмахнулся от Дориана, прежде чем встать на ноги. Я отбросил камень, но фигурку продолжал крепко сжимать в руке:
— Мне плевать, даже один — это слишком много. Моё решение таково: я оставлю твою эйстрайлин у себя, пока не придёт день, когда ты по своей собственной воле решишь принять её, и вернуть себе свою человечность.
— Никогда, — перебил дракон.
Я поднял ладонь:
— До тех пор ты будешь жить с двумя требованиями. Ты не будешь причинять вреда ни людям, ни скоту, и ты будешь отвечать на мой зов, и повиноваться любым отданным мною приказам.
— Я с радостью дам тебе слово, если ты только вернёшь мне эйстрайлин, — сказал дракон.
— Она останется у меня, как гарантия нашей сделки, — категорически заявил я ему.
Гарэс Гэйлин, дракон и архимаг, угрожающе зарычал:
— Ты — вор!
Я стоял на своём:
— Да мне плевать! Итак, ты выполнишь мои требования, или мне придётся уничтожить эту штуку?
Прошёл долгий, напряжённый миг, прежде чем он наконец опустил голову:
— Я буду подчиняться твоим приказам, под принуждением. В день, когда ты потеряешь из виду мою эйстрайлин, я вырву тебе сердце, и сожру твою печень.
— Редко я слышал клятву лучше этой, — сухо ответил я. — Сегодня мне не нужна твоя служба, но если у меня возникнет нужда в тебе, то как мне тебя позвать?
— Всего лишь коснись эйстрайлин, и говори — я услышу тебя, — проворчал он.
— Что ж, хорошо, ты свободен, но прежде я хочу, чтобы ты знал вот что, — сказал я. — Ты недооцениваешь силу человеческого разума. Твоё человеческое «я» может справиться с гораздо большим, чем ты отдаёшь себе отчёт.
— Уж в моём-то положении мне лучше судить об этой теории, чем тебе, повелитель, — презрительно ответил он, и оттолкнулся мощными ногами от земли, взмыв в небо. Его крылья мощно захлопали, когда он начал набирать высоту, создав воющую бурю воздуха и грязи вокруг моего щита.
Глядя, как он улетает, я засунул фигурку в один из своих особых мешочков, прежде чем пробормотать:
— Нет… тут ты не прав.
Глава 39
После моей встречи с Гарэсом Гэйлином прошла неделя, и я обнаружил, что всё ещё не могу найти себе места. Я ходил исследовать руины Гэйлинов в Аградэне в основном для того, чтобы унять своё ощущение неподвижности, но я обманывал себя. Истинным источником моей тревоги было то, что я продолжал избегать более тёмных воспоминаний, содержавшихся в моей голове.
Я провёл несколько вечеров в Грязной Свинье, после того, как заканчивался более формальный ужин в замке. Пенни пока не упрекала меня на эту тему, поскольку обычно она поддерживала моё стремление к общению с людьми, но я видел, что я, по её мнению, слишком много вечеров проводил в таверне. Один или два… это ничего, четыре или пять… и было ясно видно, что я тяготился мрачными думами, или, возможно, был в депрессии.
Даже мой новый собутыльник, охотник Чад Грэйсон, заметил моё ухудшившееся настроение:
— Ты так и будешь пялиться весь вечер в пустую кружку? — едко спросил он меня. Он почти никогда не утруждал себя использованием надлежащего мне по статусу обращения, что меня совершенно устраивало.
— А что ещё мне делать с пустой кружкой? — спросил я, попытавшись сострить без энтузиазма.
— Если ты отпустишь её хоть ненадолго, то можно будет уговорить официантку долить тебе выпивки. Она всё ищет возможности это сделать, но ты так кружку и не выпустил, — равнодушно ответил он.
Сайхан сидел с другой стороны от меня, и выбрал именно этот момент, чтобы вставить слово:
— В половине случаев в этом и заключается ваша самая большая проблема, — выдал он своё самое длинное предложение за весь вечер — верный признак того, что он выпил больше обычного.
Я показал ему своё сердитое лицо:
— Я пришёл сюда не для того, чтобы вы двое перечисляли мои недостатки.
— Я и не говорил, что это именно недостаток, — ответил рыцарь-ветеран, — … просто именно в этом в половине случаев и кроется проблема.
— То, что я держусь за кружку — частая проблема?
Тут заговорил Чад:
— Не глупи, он имеет ввиду твою привычку за всё держаться.
Сайхан согласно кивнул.
— Ладно, ладно! — внезапно сказал я. — Может, вы, два гения, сможете найти решение для моей проблемы.
Мастер-егерь ответил:
— Всё лучше, чем если ты будешь всё долбанное время хандрить из-за неё, — сказал он. Сайхан лишь хмыкнул.
Я уже выпил несколько кружек вина, иначе я не был бы столь откровенен.
— Мне нужно кое-что, но я не могу это увидеть, или посмотреть на это прямо. Я знаю, что оно здесь, но я не могу схватить это обеими руками.
— Волшебничьи проблемы, — фыркнул Сайхан, отмахиваясь от этого разговора.
Чад не стал сдаваться так же быстро:
— Может, но часто существует более чем один способ освежевать кошку, — сказал он своему более крупному собутыльнику. Сосредоточившись на мне, он сказал: — Это какая-то магическая хрень, или что-то более заурядное?
Я сделал глоток из моей вновь наполненной кружки:
— Что ты считаешь заурядным?
