Я использовал своё однодюймовое преимущество в росте, чтобы задрать нос и посмотреть на него взглядом, который, как я надеялся, был отеческим:
— У тебя уже есть один ребёнок, и скоро будет второй. Каков твой самый значительный долг — отца или рыцаря?
Он нахмурился:
— Учитывая то, что я — твой рыцарь, мне казалось, что ты бы предпочёл, чтобы я поставил свои рыцарские клятвы выше других вопросов… и я хожу лишь в каждый второй патруль.
— Я притворюсь, что я этого не слышал. Мы были друзьями задолго до того, как я стал дворянином, а ты — рыцарем. Сам будучи отцом, и будучи твоим другом, я не могу не посчитать, что ты всё делаешь шиворот-навыворот, — бесцеремонно сказал я.
— Если ты действительно так считаешь, то почему ты сказал Роуз, что всё ещё хочешь, чтобы я ходил в патрули? — подозрительно спросил он.
— Я знаю, какой ты упрямый. Я надеялся, что смогу вдолбить в тебя немного здравомыслия, вместо того, чтобы давать Роуз повод превратить твою жизнь в ад, — сказал я, пронзая его своим взглядом.
Дориан оглянулся, даже не дёрнувшись:
— Я хочу быть здесь, с Роуз, с детьми, но я пока не могу уйти на покой, Морт.
— Это не… — начал перебивать я, но мой друг поднял ладонь.
— Выслушай меня, — сказал он, и, когда я закрыл рот, продолжил. — Я не могу объяснить это так, как мог бы ты. У тебя всегда были нужные слова, у вас с Маркусом, а у меня — нет… поэтому будь терпелив, и слушай, — договорил он, сделал глубокий вдох, и уставился на свои собственные ладони, прежде чем поднять их, чтобы я на них посмотрел. — Я — человек своих рук, Мордэкай. Я не всегда знаю, что сказать, но эти руки всегда знают, что надо делать.
Глядя на них, я в сотый раз заметил множество шрамов на его крупных, грубых ладонях. Ладони и ступни у Дориана были большими даже во времена нашей юности, и, совсем как щенок, он вырос, чтобы соответствовать им. Теперь в нём мало что осталось маленького — от его широких плеч до мощных ног, однако у себя в сознании я всё ещё видел неуклюжего юношу, высокого и долговязого, со слишком большими кистями и ступнями. Время летит слишком быстро, и тем самым предаёт всех нас. Мы с моим другом уже были не детьми, но мужчинами, и обзавелись своим собственным потомством.
— Они — там, Морт, где-то там, и не настолько далеко, как нам бы хотелось. Они знаю тебя, и они знают меня. Они знают, где мы спим, и где играют наши дети. Они ни живые, ни мёртвые, и они никогда не успокоятся, пока не отомстят — нам, и каждому из живущих мужчин, женщин и детей, — сказал он, приостановился на миг, а потом повторил свои слова: — Они никогда не успокоятся… и я никогда не успокоюсь, пока либо они не обратятся в прах, либо я.
Миновала долгая минута, прежде чем я ответил:
— Всегда будет какой-то враг, какая-то угроза. Когда не станет шиггрэс, нам всё ещё придётся сразиться с сияющими богами, а после них — с тёмными богами, а после них… кто знает? Мы никогда не будем в полной безопасности, и если мы будем тратить всю жизнь, пытаясь этой безопасности достичь, то однажды проснёмся, и обнаружим, что наше время растрачено, и растрачено оно отнюдь не на любимые нами дела и любимых нами людей.
Массивный мужчина, выросший из моего долговязого друга детства, гулко хмыкнул, и посмотрел на меня из-под тёмных, тяжёлых бровей:
— С людьми я сражаться могу, а благодаря тебе и этому мечу могу сражаться и с мертвецами. Богов и иже с ними я оставляю на тебя. Когда с шиггрэс будет покончено, я останусь дома, и буду заботиться о домашнем очаге, пока ты снова не прикажешь мне вернуться на службу, против людей, или для какой-то другой цели. Но пока мёртвые не вернутся в свои могилы, покоя мне не будет.
— А если я прикажу тебе сложить меч, и остаться дома?
Дориан сжал челюсти:
— Не делай этого, Морт. Я никогда не нарушал своё слово или клятву, но если ты меня вынудишь…
Глубоко выдохнув, я шагнул вперёд, и обнял упрямого гиганта:
— Я просто хотел удостовериться, друг. Если это — действительно твой выбор, то я не буду тебе препятствовать. Мы найдём способ быстро с этим покончить, ради тебя, и ради твоих детей. А пока, я возьму на себя вину перед Роуз. Уж это я для тебя могу сделать довольно легко.
Глава 5
Позже я пересказал Пенни наш с Дорианом разговор. Она не согласилась с его решением, или с моим, но мы всё равно уже согласились разойтись во мнениях. За прошедшие годы горячая женщина, на которой я женился, смягчилась до состояния самой покладистой личности из тех, с кем я когда-либо спорил. Я так ей и сказал, а она ответила с другой точки зрения:
— Дело не столько в том, что мы изменилась, а скорее в том, что ты, похоже, никогда не меняешься. Я просто перестала надеяться переделать тебя, или твои упрямые идеи, — объяснила она с выражением лица, которое передавало одновременно привязанность и веселье.
«А по-моему это как раз подходит под определение «смягчиться», если хочешь знать моё мнение», — молча сказал я себе. «Ты просто слишком упряма, чтобы со мной согласиться». Вместо того, чтобы произнести это вслух, я одарил её своей самой невинной улыбкой.
— Иногда мне хочется стереть с твоего лица эту самодовольную ухмылку. Будто я не знаю, о чём ты думаешь! — угрожающе шагнула она ко мне.
Никогда не страшась вызова, я поймал её за талию, и, после нескольких игривых секунд, урвал поцелуй. Однако этот момент не продлился долго… послышался тревожный возглас, когда Мэттью вошёл, и увидел нас.
— Фу-у-у… тьфу! Мойра! Они снова целуются! — крикнул он. Никогда не понимал, почему он в такие моменты звал свою сестру, будто она могла его спасти. Лично я считаю, что ему просто нравилось разделять с ней эту травму.
Появилась Мойра, а за ней — Коналл, и любая надежда на момент уединения исчезла. Я одарил Пенни скорбным взглядом, прежде чем сменить его на улыбку, а затем отпустил её, и повернулся, погнавшись за детьми, грозя наслать и на них проклятье своих поцелуев.
* * *
После полудня я вернулся в свои покои, и снова проверил шкатулки для сообщений. После того, как моя первая шкатулка оказалась настолько полезной несколько лет назад, я посчитал нужным сделать их побольше. Конечно, такое количество шкатулок было неудобно носить с собой, поэтому большая их часть хранилась у меня в кабинете, где я мог проверять их один или два раза в день. Это стало несколько обременительно, и я волновался, что однажды меня может не быть на месте, чтобы получить важную корреспонденцию, но я пока не изменил существующее положение дел. Лишь в прошлом году Дженевив, ныне Королева Лосайона, предложила во время короткого визита решение получше.
Её идея заключалась в том, чтобы создать должность вестника, и поставить на неё доверенного секретаря. Я считал, что это была чудесная мысль, но я пока не нашёл время для воплощения её в жизнь. Я также не был уверен, следовало ли доверять некоторые шкатулки чужим рукам и глазам. Иногда послания содержали конфиденциальную информацию, и потому я всё ещё откладывал эту идею на какой-нибудь другой день.
