— Пожалуйста, говори, — подтолкнул он меня.
— Перед нападением я помогал твоему отцу, устроив Королю Николасу экскурсию по Мировой Дороге, и пока мы были там, он задал ряд вопросов. Когда я отвечал на один из них, на меня снизошло озарение.
— Что вы обсуждали? — спросил он.
— Чары, а точнее — причины, по которым те не требуют постоянного вливания энергии, — сказал я сосредоточенно подавшись вперёд.
— В прошлом ты утверждал, что рунная структура была надлежащим образом сбалансирована, чтобы хранить магию без потерь.
Я кивнул:
— Говорил, но пока я снова пересказывал это Николасу, я увидел это под другим углом. Магия работает в четырёх измерениях, трёх пространственных и одном временном, верно?
— Да, но…
— Нет. Слушай, — перебил я. — Геометрия рун выстроена в точности для того, чтобы изолировать магию относительно четвёртого измерения. Хотя в это могут быть вовлечены некоторые ограничения, по практическим соображениям, относительно трёх пространственных измерений… этой структурой особенно точно контролируется именно четвёртое измерение, время.
Мой друг был одним из самых умных из известных мне людей, но даже его брови хмурились после белиберды, которую я ему только что выдал.
— Подожди, чего? — осмысленно выдал он.
Я запустил руку в свой особый мешок на поясе, и вытащил свой посох. Это были одни из самых первых сотворённых мною чар, и во многих смыслах — самыми простыми.
— Ладно, мы об этом уже говорили, — начал я, — но в посох вдоль деревянного древка встроены чары под названием «рунный канал».
Он махнул на меня рукой:
— Я помню… и что с того?
— В рунном канале есть структура, которая позволяет магии фокусироваться вдоль древка, для целей, которые мы уже обсуждали. Для этого руны построены в структуру, напоминающую пустотелую трубку, которая ограничивает магию в двух физических, или пространственных, измерениях, верно?
Он коротко кивнул.
— Но структура делает и нечто большее, — добавил я. — Она также полностью контролирует магию в четвёртом измерении, времени.
— Нет, не контролирует, — возразил Марк. — Как только ты направляешь линию сфокусированной силы через этот посох, она попадает во что-то, и рассеивается. Она не остаётся навечно.
— Туше, — ответил я, — но ты упустил главное. Магия, находящаяся внутри рун посоха, не рассеивается. Направленный вдоль канала эйсар также становится временно неподвижным вдоль временной оси, пока не вступает во взаимодействие с чем-нибудь другим.
Марк выглядел сомневающимся.
— Возможно, посох был плохим примером, — признал я. — Но мне это пришло в голову из-за шиггрэс. В прошлом они оказались почти полностью неуязвимы для обычной магии, кроме той, что была направлена через нечто вроде моего посоха. Теперь я понял, почему… потому что магия временно неподвижна вдоль временной оси.
— Дай мне другую метафору, — сказал Марк.
Я немного подумал.
— А! — наконец воскликнул я. — Чары стазиса!
— Те, которые поддерживали Мойру живой более тысячи лет? — ответил он.
— Да. В случае с чарами стазиса, магия не просто изолируется вдоль временной оси, чтобы сохранить физический эффект в трёх пространственных измерениях — сами чары построены так, чтобы полностью эксплуатировать этот эффект в некоторой заранее обозначенной области. В дом случае чары были выстроены так, чтобы область размером с колыбель была полностью в пределах пространства, отсечённого от обычного времени, — объяснил я. — Обычные чары всё время так делают — они просто не влияют на временную ось ни для чего кроме себя самих.
На лице Марка отразилось понимание, когда до него дошло.
— Мы можем сделать то же самое для тебя, — добавил я.
— Что?
— Я начинаю понимать гораздо больше. Ты слышал про Уолтэра, верно? Он был не просто ранен, Марк. Он был мёртв. Ну, должен признать, что он только едва успел умереть, и его дух всё ещё был там, но даже так, я смог починить его тело и удержать его там, пока не воссоединил его с этим самым телом. Возможно, есть способ сотворить нечто подобное для тебя, — сказал я с каким-то отчаянным рвением в словах.
— Какое это имеет отношение к чарам стазиса? — спросил Марк.
— Я могу создать их для тебя… чтобы остановить твоё угасание на срок достаточный, чтобы я мог придумать, как починить то, что это угасание вызывает.
Он засмеялся:
— Так ты хочешь положить меня в кладовую, как солёное сало, с намерением оживить меня позже?
— Ну, я не стал бы именно такими словами это описывать, но… да, — признался я.
Выражение в его взгляде было отнюдь не весёлым, несмотря на характер его слов. Марк шагнул ближе, и снова обнял меня:
— Прости, брат, но — нет.
У меня на глазах проступили слёзы, хотя я понятия не имел, как они появились столь быстро.
— Почему!? — потребовал я. Я отказывался обнимать его в ответ.
Оттолкнув меня на расстояние вытянутой руки, он внимательно на меня посмотрел:
— Моя болезнь — это не вопрос повреждённого тела или отсоединённого духа. Сам источник моей жизни угасает подобно атрофирующимся мышцам старого человека. Это не исправить, по крайней мере — с помощью того, о чём ты до сих пор мне рассказывал.
По логике я был с ним согласен, но я всё ещё надеялся, что смогу позже найти способ:
— Ты будто стремишься умереть.
— Я устал, Мордэкай, и ничего на самом деле не изменилось с момента нашего уговора все эти годы назад. Теперь, когда мы уже не властны над ситуацией, я бы предпочёл принять её с достоинством, — серьёзно сказал он.
— Интересно, как что на этот счёт думает Марисса, — спросил я вслух. — Быть может, нам следует включить её в эту дискуссию.
— Интересно, как ты отнесёшься к разбитой губе и сломанному носу, — язвительно ответил Марк. Конечно, угроза была пустой, учитывая мои щиты, но голос его звучал разозлённым.
Внезапно желание спорить покинуло меня, и я наконец обнял его в ответ.
— Иногда я тебя ненавижу, — сказал я ему.
Я почувствовал его улыбку, хотя его голова была у меня на плече.
— Я тоже тебя ненавижу, брат, — отозвался он. Мы оба вспомнили окончание давнишней ссоры между Пенни и мной, когда мы все признались друг другу в ненависти/любви. Миг спустя от отпустил меня, и мы отступили друг от друга. — Однако у меня есть для тебя один последний вопрос, — сказал он.
— Какой? — с любопытством спросил я.
— Я что-нибудь могу для тебя сделать? Что угодно… — сказал он искренним тоном. — Мы уезжаем менее чем через неделю, потому я хотел удостовериться. Если тебе что-нибудь нужно, что я могу тебе дать, то говори сейчас.
