Он проигнорировал мою остроумную аналогию, и продолжил идти дальше. Я плыл вслед за ним, будто меня тянул невидимый шнур.
— Ты же знаешь, как мне нравятся игры, — продолжил я.
— Эгоистичное развлечение, поскольку обычно ты выигрываешь, — ответил Уолтэр. — Но Дорон не согласится играть с тобой в игры на искусство или стратегию. Он скорее проломит тебе череп, и сделает пудинг из твоих мозгов.
— Есть один тип игры, в котором я иногда проигрываю, особенно когда играю против Маркуса, — намекнул я.
— Меня не особо интересует бросание костей и выбрасывание наших жизней на ветер в игре, исход которой совершенно случаен, — сказал Уолтэр, — и я не думаю, что Дорон согласится расстаться со своим преимуществом. Мы и так фактически живём его милостью.
— Не кости, а скорее что-то вроде карт, — поправил я, — … и, возможно, преимущество на нашей стороне. Быть может, это богу железа следует искать нашей милости.
Уолтэр остановился:
— Я знаю, что пожалею об этом. Давай, объясняй, о чём ты думаешь.
Я сосредоточенно объяснил свой план, а он слушал. Когда я закончил, он снял заклинание, связывавшее меня по рукам и ногам, и снова позволил мне идти самому. Я одарил его одной из своих уверенных улыбок, чтобы дать ему знать, что он сделал верный выбор.
— Не надо на меня так лыбиться, — проворчал он.
— Почему нет?
— Потому что твоя идея — один из самых глупых замыслов, что я когда-либо слышал. Вероятность, что она сработает, почти отсутствует, а когда она не сработает, наша с тобой смерть будет долгой и мучительной, — пожаловался он.
Я проигнорировал его пессимизм:
— Ха! Ты сказал «почти». Так ты согласен, что вероятность таки есть?
Он уставился себе под ноги:
— Нет, на самом деле — нет.
— Тогда почему ты мне уступил? — несколько удивлённо спросил я.
Когда Уолтэр поднял взгляд, выражение его лица было честным:
— Из-за того, как именно ты её рассказал, — признался он.
Это показалось мне слегка странным:
— Это весьма глупый способ что-то решать, — сказал я ему.
Он пробормотал что-то себе под нос. Я плохо его расслышал, но вроде бы он сказал что-то вроде «дурость неисправима», что было одним из моих самых любимых девизов. Я выбросил это из головы. Эта фраза была совершенно не-уолтэровская.
— Ты ведь понятия не имеешь, какой ты? — вопросительно сказал Уолтэр. — Большую часть времени ты совершенно не осознаёшь, какой эффект оказываешь на окружающих.
— Иногда я гадал об этом, — признался я, — но, учитывая мой статус дворянина, я просто полагал, что мне не добиться честного ответа насчёт того, что люди обо мне думают.
— Я вообще-то не об этом говорю, Мордэкай. Я имею ввиду то, как ты выглядишь, когда ты сосредоточился что-то сделать, — сказал Уолтэр.
Мне было ясно, что он собирается сместиться в неудобную область, поэтому я попытался его перенаправить:
— Ты имеешь ввиду то, как я высовываю язык из уголка рта, когда сосредотачиваюсь? — спросил я, и продемонстрировал то, что имел ввиду. Пенни и в самом деле часто говорила мне, что это придавало моему лицу весьма милое выражение.
Он нетерпеливо вздохнул:
— Нет, я говорю о твоей абсолютной уверенности. Мы уже много раз были в том, что, по моему мнению, являлось безнадёжной ситуацией, и каждый раз, когда такое происходит, ты всегда что-то придумываешь. Обычно твои идеи звучат невероятно, и я часто считаю их плохими, но всё равно тебе подыгрываю.
— У тебя нет выбора, — перебил я. — Я — твой синьор. Повиновение обязательно.
— Не перебивай, — проворчал он, а затем щёлкнул пальцами, и исчез у меня с глаз.
Его бестелесный голос продолжил:
— Ни хрена я не обязан делать. Я — Прэйсиан, и один из немногих ныне живущих волшебников. Если бы я хотел, я мог бы вернуться вместе со своей семьёй к тихой безвестности где-нибудь далеко от всех, кто нас знал.
— Хороший аргумент, — согласился я.
Уолтэр появился так же внезапно, как и исчез:
— Причина, по которой я продолжаю следовать за тобой в тёмные пещеры, — сказал он, имея ввиду тот первый раз, когда он и я вместе столкнулись с шиггрэс, — заключается в твоей абсолютной убеждённости. Дело в выражении твоего взгляда, и в интонациях твоего голоса. Они говорят мне, и всем остальным вокруг тебя, что ты уверен в выбранном тобой образе действия. И хотя ты ставишь на кон свою жизнь, и часто — жизни многих людей вокруг себя… ты не колеблешься и не медлишь. А следовало бы… любой вменяемый человек испытывал бы какие-то сомнения в себе и нерешительность, но если бы они у тебя были, то, наверное, люди бы за тобой не шли.
Я сглотнул — после прослушивания его откровения у меня пересохло в горле. «Я постоянно сомневаюсь в себе. Я что, действительно кажусь остальным настолько уверенным?»
— Вот поэтому я и освободил тебя от заклинания. Поэтому я здесь, когда каждый инстинкт моего тела кричит, чтобы я сбежал как можно дальше. Когда ты находишь ответ, я слышу это в твоём голосе, и вижу в твоём лице, и какой бы глупой мне ни казалась твоя идея, я не могу не верить в тебя, — закончил Уолтэр.
На это ответить было нечем, поэтому я развёл руки, и обнял его:
— Однажды ты убьёшься, следуя за мной, — серьёзно сказал я.
— Ты совсем недавно спас мне жизнь, и я, наверное, обязан тебе несколькими жизнями за спасение моей семьи ещё раньше. Даже если я умру сегодня, то всё равно останусь в выигрыше, — ответил волшебник.
После этого мы некоторое время шли молча, всё более приближаясь к области, где, как сказал Уолтэр, всё ещё шёл какой-то бой. Однако не прошло много времени, прежде чем мой друг поднял ладонь, указывая, что мне следует остановиться:
— Мы близко. Впереди почти двадцать человек, они сражаются прямо за той дверью, — указал он на дверь, что вела в судомойню.
Само помещение было скромных размеров, но соединялось с гораздо более обширным кухонным помещением.
— Сколько из них — наши? — спросил я.
— Лишь несколько, Харолд и двое других облачены в твою броню. Один из врагов бьётся бок о бок с ними… нет, подожди… это Дориан! — наконец заявил Уолтэр.
Это меня озадачило:
— Как ты мог спутать его с одним из врагов? — спросил я.
— Он сражается голым, — сказал волшебник. Дальше пояснять он не стал, поскольку я легко мог понять, как это могло сбить его с толку.
— Удар Карэнта, наверное, полностью уничтожил его броню, — заключил я, вспомнив недавние события, когда он перехватил удар, предназначавшийся для моего иллюзорного двойника. — Если мы сегодня выживем, то ему будут это припоминать до конца его дней, — добавил я. Дориана всегда было легко вогнать в краску.
