— Шесть направлений? Я не понимаю. Как можно таким образом что-то передавать?
— Многие меньшие надписи включают лишь два или четыре направленных элемента, — продолжил Ши'Хар. — Но каждая из наших величайших работ должна содержать все шесть. Начиная от центрального символа, являющегося основной темой, вверх идёт «будущее личное», а дальше, направо по кругу: «прошлое субъективное», «будущее субъективное», «прошлое личное», «будущее объективное» и «прошлое объективное».
Говоря это, Байовар рисовал элементы на своей «бумаге», чтобы проиллюстрировать то, что описывал словами. Он начал, начертив шестиугольник в центре, а затем добавил шесть дополнительных шестиугольников, каждый из которых был соединён с одной из сторон самого первого шестиугольника. Центральный шестиугольник он подписал как «тема», а остальные — так, как только что их назвал.
— Наши самые простые рассказы не включают ничего кроме одной линии символов, идущей от центра, и двигающейся вверх вдоль «будущей личной» оси. Это — форма, которой следует большая часть вербального общения, хотя при обсуждении учёных вопросов мы часто говорим вдоль оси «прошлого» и «будущего объективного», в то время как вопросы искусства следуют субъективной оси, — объяснил Байовар.
У Тириона закружилась голова:
— Это — путаница совершенно нового масштаба. Зачем вам нужно три разных линии из прошлого в будущее?
— Надлежащее изложение включает всю имеющую отношение к делу информацию. Личная ось даёт информацию об излагающем, одновременно до, во время, и в будущем, которое обсуждается. Объективная ось похожим образом даёт информацию, основанную на фактах, и относящуюся к предсказанному будущему, в то время как субъективная ось предоставляет более субъективную информацию похожим образом, указывая на художественные или эмоциональные элементы, которые могут относиться к теме, как в прошлом, так и далее, в будущем.
— Как, чёрт возьми, хоть кто-то может что-то подобное писать?
Байовар улыбнулся:
— Большинство наших писателей — деревья, Тирион. Они не «пишут» в общепринятом смысле этого слова. Они растят свою мудрость в виде трёхмерных скульптур для нашего обозрения. Три прошлых времени удаляются от центра вниз при письме, а три будущих — вверх. Прошлые направления называются тремя «корнями», а три будущих называются «ветвями».
— У меня от них начинает болеть голова, — ответил Тирион.
— Это ещё не всё, — сказал Байовар. — По мере того, как идёт «письмо», оно может «ветвиться» в более поздних точках, начиная новые рассказы внутри основного. Однако, будущие ветви, как правило, могут ветвиться лишь в другие будущие ветви, двигающиеся вверх, а корневые деления могут разделяться лишь на ещё больше прошлых корней, двигающихся вниз.
— О-о-о-о! — застонал Тирион. — Как вы учитесь такое читать?
— Помогает тот факт, что мы рождаемся уже с этим знанием, — сделала наблюдение Лираллианта, до этого момента молчавшая. — Чтение — всё, чем в целом занимаются дети Ши'Хар. Редко бывает, чтобы новую композицию попытался создать кто-то кроме взрослого.
Под «взрослым» она конечно подразумевала «дерево». Учитывая длительные размышления, требовавшиеся для создания одной из их композиций, Тирион легко мог понять, почему лишь тот, у кого было терпение тысячелетнего дерева, мог попытаться это сделать. Тем не менее, это укладывалось в то, что он уже узнал об этой расе. Знание и мудрость были уделом взрослых, деревьев — детям полагалось перебиваться тем, что им давали при рождении, до тех пор, пока они не присоединялись к «взрослому» обществу. Их система письменности отражала в себе это, будучи ни в коей мере не предназначенной для целей быстро двигающихся и недолго живущих существ, вроде людей… или детей Ши'Хар.
Байовар продолжил учить, дав ему список символов, чтобы он попытался их запомнить, но с этого момента Тирион отвлёкся. Он обнаружил, что пялится на список после ухода мужчины Ши'Хар, гадая, поможет ли это ему в бою в конце месяца.
«Наверное, нет», — пришёл он к заключению.
— Ты готов поиграть для меня? — спросила Лираллианта, — или тебе нужно какое-то время отдохнуть?
Вздохнув, он нашёл свою цистру, и приготовился играть.
— Ты пройдёшься по последней части твоей поездки? — спросила она, имея ввиду его прощание с Кэйт.
— Пока нет, не сегодня. Позволь мне сыграть тебе что-то, что отражает счастливый день из детства, — сказал о ней. — Что-нибудь светлое и радостное.
Она не возражала, и он позволил своему разуму и пальцам уплыть, уносясь в земли бесконечного лета. Место, где дети жили под голубыми небесами, и гонялись за кроликами, в то время как собаки бегали вместе с ними в бесконечном танце хаотичной радости.
Глава 46
В течение следующего дня Тирион регулярно проверял свой камень, но тот показывал лишь слабейшие намёки на угасание. Он был почти таким же ярким, каким был в момент, когда Тирион напитал его силой.
Ему стало ясно, что начертанные символы и произнесённые слова имели способность значительно увеличивать силу и длительность магии, но он знал, что упускает что-то фундаментальное — какой-то дополнительный компонент, дававший заклинательным плетениям Ши'Хар перманентность, а также чрезвычайную прочность перед лицом противостоящего им эйсара.
«Если я не смогу додуматься до этого, то будет трудно победить существо, способное создать щит, который я даже не могу поцарапать».
Мысленно пересмотрев свой бой с Силлерондом, он понял, что это было не везение — он победил своего врага благодаря превосходящему опыту и более точно выверенному времени атак. Однако если бы Силлеронд был хорошим бойцом, то исход был бы совсем иным. Согласно тому, что ему рассказала Лираллианта, в этот раз у него не будет такого преимущества.
Своё свободное время он уделял изучению сплетённого из заклинаний навеса. В какой-то момент Тирион предпринял ещё одну попытку его уничтожить, на этот раз — с помощью деревянного меча надзирателя, который брал с собой в Колн. Сперва он нацарапал слово «бритвенно-острый» на обоих сторонах клинка, а затем отметил края тонкими линиями. Закончив приготовления, он послал свою волю в клинок, произнося слова «будь острым».
«Какое-то глупое ощущение — творить магию под слова на обычном бэйрионском», — подумал он. Это заставило его почувствовать себя немного ребёнком, играющим в волшебника.
— Только вот, магия работает, — заметил он, изучая крайне острый эйсар, сформировавшийся вокруг его деревянного клинка. Тот был в несколько раз плотнее, и ощущался летальнее, чем те клинки, которые он обычно создавал вокруг своих рук. «Этот должен разрезать почти что угодно».
Скрепя сердце, он нанёс мощный удар по одной из поддерживавших навес колонн.
Магия меча раскололась на части, и он ощутил, как от удара вверх по его руке пробежал шок онемения. Ощущение было таким, будто он ударил палкой по валуну. Единственным улучшением, о котором он мог утверждать, был тот факт, что отката не было. Поскольку он отпустил хватку на вложенной в меч магии до того, как использовал клинок на заклинательном плетении, то он и не пострадал от шока, когда магия распалась.
