Не в силах скрыть свою душевную боль, Даниэл ответил:
— Я любил тебя, Амара.
Она покачала головой, неправильно поняв его:
— Нет, позволь мне расплатиться. Я буду любить тебя. — Свои намерения она ясно показала руками.
Даниэл приостановил её:
— Это — не то, чего я хочу от тебя на самом деле, Амара.
— Но я — твоя подруга, — ответила она с выражением неуверенности на лице.
«Женщина говорил мне, что мы — друзья, при этом предлагая мне сексуальное удовлетворение». Несколькими годами ранее его мнение было бы иным, но сейчас от этой мысли ему просто стало грустно:
— Если бы я больше не мог играть музыку, если бы ты не была более у меня в долгу… то тогда что? Ты бы хотела этого по-прежнему?
Даниэл удержался от слова «любовь», поскольку было весьма ясно, что в её лексиконе оно не имело смысла.
Амара серьёзно уставилась на него:
— Ты думаешь о странных вещах.
— Я знаю, что я странный, с твоей точки зрения, но я хочу знать, что ты думаешь, — сказал Даниэл.
— Я думаю, что… может быть, — наконец ответила она.
— Ты чувствуешь что-то ко мне, Амара? — спросил он с выражением боли на лице.
Она быстро встала, отходя от него, как если бы ей внезапно стало не по себе:
— Не говори об этом. Люди умирают. Ты скоро умрёшь, или я умру.
Амара ушла, её походка была напряжённой и злой. Даниэл был расстроен её ответом, но не был удивлён. «Используешь её — и она считает это нормальным, но попытаешься заговорить о любви — и вызываешь гнев. Эти люди — безумцы».
На следующий день Амара вернулась, но почти ничего не говорила. Даниэл сыграл для неё песню, и она ушла. После обеда появился Гарлин, но с ним была женщина, ещё один надзиратель.
Она была, для Эллентрэа, ошеломительно красивой. Атлетического сложения, высокая и стройная, с гладкой кожей и тёмными волосами.
— Кто это? — с подозрением спросил Даниэл. Двумя годами ранее он бы мог ещё и смутиться, поскольку был голым, а они были одеты, но это уже давно перестало его волновать.
— Меня зовут Лэ́йла, — произнесла женщина вызывающим голосом. — Гарлин говорит, что ты издаёшь особые звуки.
Даниэл зыркнул на Гарлина:
— Можем мы немного поговорить?
Гарлин, выглядя почти смущённым, позволил ему выйти наружу, пока Лэйла ждала их внутри:
— Я ничего не мог поделать, — начал он сразу же, как только они остались наедине.
— Ты обещал хранить мою тайну.
— Ты что, не видел её? — заявил Гарлин.
«Он что, имеет ввиду её внешность?»
— Я думал, ты предпочитаешь обмениваться услугами с мужчинами, — озадаченно сказал Даниэл. Он только день тому назад отказал Гарлину, а теперь тот явился с женщиной. «Может, он пытается подкупить меня ею».
— Предпочитаю? У нас здесь редко бывает такой выбор, — ответил Гарлин. — Она хочет услышать твою музыку.
— Ты надеешься, что она будет твоей подругой, — бросил обвинение Даниэл, внезапно начав понимать. «Он надеется использовать меня, чтобы переспать с ней».
Гарлин улыбнулся:
— С той музыкой, которую ты делаешь, она, возможно, будет подругой нам обоим.
Даниэл уставился на него с открытым ртом. Там, где он вырос, никто никогда не упоминал такие вещи, не говоря уже о том, чтобы открыто их обсуждать.
— Нет, что бы между вами двумя ни происходило, я не хочу иметь к этому никакого отношения.
Вернувшись внутрь, Даниэл пошёл было взять цистру, но Лэйла заговорила с ним:
— Ты — Тирион, дичок.
Он бросил на неё взгляд. Симметрия её лица лишь слегка нарушалась кривизной её носа. Тот был когда-то сломан, но, с другой стороны, так было практически у всех людей в Эллентрэа. Редко у кого из них был идеальный нос.
— Так меня назвали, — сказал Даниэл.
— Говорят, у тебя больше двухсот убийств на арене, — сказала она, облизнув губы.
— Сейчас уже гораздо больше, — сказал он ей. Прежде чем она смогла спросить что-то ещё, Даниэл начал играть — его уже начало раздражать то, как она держалась. Лэйла замолчала, её лицо замерло, пока её уши силились понять то, что слышали.
Гарлин тихо засмеялся над её изумлением, и помог ей сесть, пока Даниэл играл.
Они слушали почти час, прежде чем уйти. По правде говоря, они пытались сделать кое-что ещё, и Даниэл был вынужден попросить их уйти, не желая становиться свидетелем их связи.
* * *
Прошли месяцы, и в жизни Даниэла установился новый порядок. На арене он теперь встречался не менее чем с тремя противниками, и уже смотрел в будущее, пытаясь придумать, как разобраться с четырьмя, когда Ши'Хар в конце концов решат, что трое — уже слишком легко для него.
Даниэл уже понял, что большинство человеческих магов Эллентрэа были гораздо слабее его, в плане общей силы. Если его оставляли в покое, он мог убить их в любом количестве, если ему давали возможность превратить внутреннюю часть арены в ураган. Проблема заключалась в том, чтобы защищаться в течение необходимого для этого времени. Против двух он мог позволить себе такое, начертив круг. Однако троих было достаточно, чтобы стать для него угрозой, если он не выделял значительную часть силы на свою защиту. Четверо… это число вполне могло стать для него переломным.
Гарлин и его новая подруга Лэйла плохо хранили его тайну. С каждым проходившим месяцем всё больше надзирателей являлись послушать музыку Даниэла. Число посетителей росло, и к тому времени, как миновал год, дошло до того, что Даниэл был вынужден стоять снаружи и играть для толпы надзирателей каждый вечер.
Многие из них предлагали ему «услуги» за личные песни, но Даниэл отвергал их поползновения. Он уже давно усвоил, что поскольку люди Эллентрэа не имели никакой собственности или других средств обмена, они использовали секс почти как деньги.
Те, у кого было немного власти, например — надзиратели, часто злоупотребляли безымянными слугами, вроде Амары, заставляя их предоставлять услуги даром. Обменивались они лишь с другими надзирателями, или с людьми вроде Даниэла, считавшимися слишком опасными, чтобы их можно было попытаться принудить угрозами. Безымянные также обменивались между собой, и иногда — с теми, кого выбирали для боёв на аренах.
В этой системе равный обмен получался лишь между людьми, обладавшими сходным количеством власти, и на всех её уровнях участники злоупотребляли теми, кто находился ниже них в этой иерархии.
Чем больше Даниэл узнавал, тем больше он разочаровывался, и несмотря на то, что получал много предложений, он отказывал всем кроме Амары. У него всё ещё были слабости, и хотя она отказывалась признаваться в каких-либо чувствах, Даниэл притворялся, что глубоко внутри он ей каким-то образом небезразличен. Люди Эллентрэа были жестоко честны, а Даниэлу нужно было лгать самому себе, чтобы не сойти с ума. Самообман в плане его отношений с Амарой был единственным, что не давало ему расклеиться.
