«Она только раз принесла тебе обед», — заметила его более аналитическая сторона. «Заткнись», — парировал его внутренний мечтатель.
Играть на склоне холма, надеясь, что она услышит, и воображать её визиты — вот, о чём были его фантазии в течение последних пяти лет. Когда жизнь становилась для него совершенно невыносимой, когда тьма его комнатушки смыкалась на нём, он отступал в своём разуме именно сюда. Даниэл чувствовал, как ветер ласкал его лицо, а мягкие ноты цистры танцевали над лугом.
Часть его разума видела её приближение, как она осторожно шла вверх по крутой звериной тропе от реки, но пальцы его не дрогнули на струнах. С каждым шагом она приближалась, и он чувствовал, как струны его сердца натягивались всё туже, напрягаясь.
Глаза он не открывал. Даниэл знал, что потеряет концентрацию, если увидит её в свете послеполуденного солнца. В таком свете её волосы вспыхивали красными и золотыми отсветами. Вместо этого он ждал, пока она не встала не более чем в двадцати футах от него.
Когда с его пальцев сорвались последние ноты, он поднял голову, и посмотрел на неё. Стоявшая перед ним женщина была более старой, более высокой, и более изнурённой, чем та, которую он помнил. Однако солнце по-прежнему вспыхивало в её волосах. Она наблюдала за ним неподвижными, тихими глазами, скрытыми в тени. Даниэл не мог видеть их цвет, но ощущал на себе их взгляд.
Он уставился на неё в ответ, не доверяя своему голосу.
В конце концов она уступила, и подошла ближе, сев рядом с ним. Она не оставила между ними места, взяв его руку в свою, прежде чем положила голову ему на плечо. Казалось, что они просидели так, молча, целый час, но солнце поведало Даниэлу, что прошло лишь несколько минут.
— Ты не мёртв, — сказала Катрин Сэйер.
— Я каким-то образом выжил, — ответил он. «Пока что выжил».
— Я долго ждала, Даниэл.
— Не стоило, — ответил он, — я не мог вернуться.
— Но ты же здесь, — сделала наблюдение она.
Он вздохнул:
— Только на несколько дней, в лучшем случае — на неделю. И больше я прийти уже не смогу.
Она повернула голову, прижавшись щекой к его груди, и вдохнув. Её свободная рука поднялась, ощупывая его бороду.
— Пахнешь ужасно, — заметила она.
Даниэл хмыкнул, не осмеливаясь засмеяться:
— В глубоких лесах никого это особо не заботит.
— Я теперь замужем.
— Родители сказали, — тихо произнёс он. — Сказали, что у тебя годовалый сын.
— Его зовут Э́рон, — ответила она. — Эрон Толбёрн.
— Я рад за тебя… и за Сэта.
Её лицо было скрыто тенью, но он ощутил, как она улыбнулась:
— Я люблю его, я люблю их обоих, Даниэл. Материнство изменило меня. Я — не та девушка, которую ты знал когда-то, но она всё ещё здесь, внутри. Мне нравится, кем я стала, но я не забыла, кем была.
— Я тоже изменился, — ответил он, но его тон был менее радостным.
Её пальцы провели по линии на внешней стороне его левой руки, отозвавшись невольной дрожью в его спине.
— Как ты это заполучил? — спросила она.
— Сам сделал, — признался он. — Она мне требовалась в качестве подспорья, чтобы выжить.
— Что ты нашёл в глубоких лесах?
Даниэл закрыл рот, думая.
— Жителей, — наконец сказал он. — Людей, вроде нас, но других. Мои способности там — норма.
Кэйт вздохнула:
— Значит, нашёл своих?
Тут он понял, чего она хотела. Кэйт хотела утешения. Она хотела знать, что он был в порядке, что он не страдал. Как и его родители, она всё ещё любила его, и хотела найти подтверждение тому, что он процветал. Даниэл не собирался ей лгать, но в тот миг обнаружил, что не может поступить иначе:
— Да.
— А любовь нашёл? Тебя там кто-то ждёт?
В его сознании мелькнуло видение Лираллианты, и он не смог удержаться от сравнения холодности их отношений с теплотой одного лишь мгновения в обществе Кэйт. Это заставило его с болью осознать заменившую ему сердце пустоте. Затем он вспомнил мёртвое тело Амары, и у него сжалось в груди:
— Да, — ответил он. — Есть женщина, что ждёт меня.
— Она красивая?
Он призадумался:
— Красивая. Красивее, чем женщинам полагается быть, с волосами, напоминающими мне луну на речной воде. — «Холодную луну», — подумал он, — «твои же волосы напоминают мне тёплое солнце весеннего дня».
— Я всё ещё люблю тебя, Даниэл, — внезапно сказала она ему. — Но я не могу, я отказываюсь предать свой брак.
— Я и не хочу этого от тебя, Кэт. Сэт — хороший человек, и был мне добрым другом.
Он почувствовал, как она слегка расслабилась:
— Я рада. Я гадала, не подумаешь ли ты урвать у меня ночь удовольствия.
— Я тоже не хотел бы предать свои обещания, — ответил он полуправдой.
— Расскажи мне о тамошней жизни. Какие там люди? Существуют ли лесные боги?
То была опасная тема, но Даниэл старался как мог:
— Они держат людей вроде меня, с даром магии, в изоляции. Жизнь течёт своим чередом, но отдельное существование помогает защитить обычных людей от, ну… ты помнишь, что я сделал.
Она кивнула.
— Надзирателей посылают охотиться на остальных, заботясь о том, чтобы тем не было позволено причинять вред.
— Так ты за этим сюда пришёл? — спросила она. — И за этим посылали того, который пришёл за тобой?
— Да, — сказал Даниэл. — Когда он наткнулся на тело Ронни, то, думаю, решил, что я был слишком опасен, чтобы забирать меня. Поэтому он на меня напал, — объяснил он вполне разумным образом. — Я сохранил в тайне случившееся с ним, когда ушёл в глубокие леса.
— Разве лесные боги не могли увидеть это в твоём сердце?
— Нет, не могли, — сказал он ей. — Они могущественны, и мудры, но не являются истинными богами. Они — скорее пастухи, присматривающие за человеческим родом.
— Понятно, — кивнула она.
Они ещё несколько минут тихо сидели, прежде чем она возобновила их беседу:
— Что случится, когда уйдёшь обратно?
— Почти ничего, — сказал он ей. — Вернусь к свей работе по дереву. В ежегодные патрули будут ходить другие, поэтому я не смогу снова навестить вас. Эта поездка — особая, подарок, чтобы я мог попрощаться как полагается.
— И ты будешь счастлив? — спросила она.
Он кивнул, сглатывая в попытке затолкать вставший в горле ком:
— Настолько, насколько могу.
Её взгляд шарил по его лицу, и он увидел, как её аура вспыхнула искрами, указывая на всплеск гнева. Когда она заговорила, её голос был тихим, не показывая ни намёка на кипевшее под ним пламя:
