Прошлым вечером Даниэл воспользовался зеркалом своей матери и ножницами, чтобы привести себя в порядок. После этого он всё ещё выглядел довольно неопрятно, и мать настояла на том, что ему нужно дать ей поработать часок над его волосами и бородой, прежде чем он снова примет цивилизованный вид.
— Я бы сказал то же самое про тебя, — сказал он своему старому другу, — но это было бы ложью. Ты выглядишь как никогда хорошо, и я чертовски рад это видеть.
— Я тоже рад тебя видеть, — отозвался его собеседник.
— Когда мы виделись в последний раз, помнится, ты хорошенько мне врезал.
Плечи Сэта ясно видимым образом напряглись, и Даниэл увидел, как в его ауре вспыхнула настороженность.
— Слушай, Даниэл, насчёт этого…
— Я заслужил, Сэт. Не беспокойся на этот счёт. Мне следует поблагодарить тебя за то, что ты вбил мне в голову немного здравомыслия, — сказал Даниэл, пытаясь заставить друга своего детства расслабиться.
Перестав напрягаться, Сэт ответил:
— Мне следует тебя поблагодарить за много большее. Кэйт сказала мне, что случилось с Ронни и остальными. Ты даже донёс меня сюда. Если бы не это, я мог бы помереть.
— Я не мог бросить друга в беде. — Они уже стояли друг от друга на расстоянии вытянутой руки.
Сэт осмотрел его с ног до головы, изучая странную кожаную броню:
— Тебе это дорого обошлось.
Даниэл не потрудился это отрицать. Его взгляд соскользнул с Сэта, поймав Кэйт, наблюдавшую за ними из окна:
— Ага.
Сэт заметил его взгляд:
— Насчёт Кэйт, Даниэл, ты же знаешь, что прошли годы, прежде чем…
— Тпру! — с некоторым нажимом сказал Даниэл. Шагнув ближе, он поднял урку, и сжал плечо своего друга: — Меня не было, я и сейчас здесь на самом деле не останусь, и я никогда не был её владельцем. Если бы я выбирал кого-то, кому предоставить заботу о ней, то это был бы ты. Не проси у меня прощения, Сэт. Ты всегда делал мне только хорошее.
Сэт не ответил, решив вместо этого коротко обнять Даниэла.
Тут Кэйт открыла дверь:
— Еда остынет, если кое-кто сейчас же не пойдёт её есть.
Они зашли внутрь, и заняли свои места за столиком. Несколько мелочей изменились — коврик в передней, и два стула, но в остальном комната была прежней. Даниэла настиг запах жареной ягнятины, напомнив ему о голоде.
— Что-то ужасно хорошо пахнет, — заметил Даниэл.
— Ты просто не поверишь, насколько хороша стряпня Кэйт, — объявил Сэт.
Даниэл тихо засмеялся:
— Мой нос сообщает, что это недолго останется вопросом веры, доказательство уже здесь, перед нами.
— Приберегите лесть на потом, — уверенно сказала Кэйт. — После того, как вы поужинаете за моим столом, все остальные померкнут в сравнении.
— Она говорит будто в шутку, — прокомментировал Сэт, — но она не шутит. Брауны, Долтон и Фиона, откушали у нас прошлой весной, и с тех пор дают нам скидки, надеясь, что мы снова их пригласим.
Кэйт подмигнула ему, и передвинула блюдо с жареным мясом в сторону Даниэла. Тот не стал зря терять времени, наложив себе обильную порцию, прежде чем передать блюдо Сэту. Вскоре времени на беседы не осталось, когда они стали целеустремлённо есть.
Еда вызвала в Даниэле новую ностальгию. Мать Кэйт тоже была великолепным поваром, и он вспомнил ряд приятных трапез в доме Сэйеров. Еда его собственной матери была хороша, но менее близка к совершенству, и вечером первого дня его пребывания дома у матери не было времени приготовить что-то особое. Этот же ужин напомнил ему об одной из тех вещей из жизни цивилизованных людей, которой ему не хватало больше всего — о хорошей еде.
Ближе к концу трапезы он обнаружил, что водит куском хлеба по тарелке, пытаясь подобрать остатки подливки, прежде чем отдать тарелку. Закончив с этим, он уставился на само сервировочное блюдо. Мясо с него уже всё съели, но на нём ещё остались вкусные остатки прежде лежавшей там еды.
Сэт с интересом наблюдал за ним:
— Ты выглядишь так, будто готов съесть всё блюдо, Даниэл.
Это заставило его оборвать взгляд:
— Я уже давно не пробовал такой еды.
— Чем они тебя там кормили? — спросила Кэйт.
Даниэл вздрогнул от этого вопроса, но уж по крайней мере на это он мог ответить честно:
— В основном — белками и кроликами, — сказал он им. Прежде он никогда не был против такого мяса, но после пяти лет ему начало не хватать ягнятины… и говядины, и свинины. И это не говоря уже о всех других мелочах, вроде молока, сыра, бобов, репы, пастернака… список был длинным.
Он не пытался нарисовать тёмную картину своих кулинарных бед, но вскоре Даниэл осознал, что Сэт упёрся в него взволнованным взглядом, а Кэйт выглядела как воплощение жалости.
— Право же, на словах всё хуже, чем на самом деле, — сказал он им. — В последние несколько месяцев я получил возможность готовить самому, и это значительно улучшило ситуацию.
По сути, это было правдой, но его список ингредиентов всё ещё был ограничен в основном мелкой дичью, морковью и луком.
В конце концов они оставили эту тему. Кэйт уже объяснила Сэту большую часть того, что поведал ей Даниэл, почти ничего не опустив, кроме их внезапного поцелуя. Даниэл терпеливо отвечал на вопросы своих друзей насчёт более тонких подробностей, опуская лишь наиболее грубые части, которые, как он знал, лишь заставят их сочувствовать ему ещё больше. В целом он пытался показать свои последние пять лет в как можно более положительном свете.
— Но ты же всё равно раб, та? — спросил Сэт, имея ввиду его новое проживание с Лираллиантой.
— Ага, — признал Даниэл, смутившись.
— Прости, — сказал Сэт. — Мне не следовало этого говорить.
— Ты не виноват, — сказал ему Даниэл. — С тем же успехом можно и называть вещи своими именами.
— И родителям ты об этом не сказал?
Даниэл покачал головой:
— Нет, они думают, будто я работаю плотником.
— Ну, если ты так хочешь, то я не буду говорить им что-то иное, — заверил его Сэт.
— И вообще, нам нужно поговорить ещё об одной вещи, — упомянула Кэйт, — насчёт твоих родителей.
— Они, вроде, в порядке.
— Они — да, — сказал Сэт, — но дело скорее в том, как у них дела в городе. — Его лицо слегка покраснело: — Не уверен, как об этом сказать. Кэйт, может, лучше ты объяснишь. — Он бросил взгляд на свою жену, ища помощи.
— Дело в твоих детях, Даниэл, — без колебаний сказала она.
— О, — сказал Даниэл, внезапно почувствовав неуверенность. Он знал, что у него наверняка были дети, но решил не беспокоить их или их семьи, если возможно. Его нынешнее положение практически не оставляло ему иного выбора.
