Даниэл тихо засмеялся, такой смех обычно можно было услышать в разговоре двух друзей, смеющихся над какой-то безвредной шуткой:
— Я тебе этого не скажу, Том. Может, отрублю руку, как у Джона. Или я могу убить одного из вас. Как бы то ни было, можешь не сомневаться — будет больно, уж об этом я позабочусь.
Тот заплакал, но сумел выдавить слова:
— Будь ты проклят, забирай меня. Не делай больно моему мальчику.
Даниэл кивнул, одобряя его выбор. «По крайней мере, ему хватает мужества защищать свою семью». Он уже решил оставить ему жизнь, но у него оставалось ещё множество вариантов.
— Нет, постой! — выпалил Астон Хэйс. — Это я присоединился к Ларри. Мой папа пришёл просто для того, чтобы вытащить меня.
— Не думал, что ты на такое способен, Астон, — сказал Даниэл. — В детстве ты был мудаком, но, полагаю, каждый может учиться на своих ошибках. — Возведя вокруг них двоих щит, он толчком отправил своего старого соперника на землю: — Из уважения я оставлю тебя в целости, но боль будет такая, какой ты никогда прежде не ощущал.
Он сомкнул ладони, а затем развёл их в стороны, создав красную плеть, делать которую он научился, наблюдая за надзирателями. Он много раз испытывал её на себе — оружие, вводившее в ужасную агонию, но оставлявшее жертву целой и невредимой… по крайней мере, физически.
Глаза Астона округлились, и он затрясся. Даниэл начал охаживать его плетью, и от его криков стыла кровь в жилах. Он жалобно выл, моля о прощении. Из своего собственного опыта Даниэл знал, что Астону казалось, будто ему сдирают мясо с костей, кусочек за кусочком. Воздух наполнил тёмный запах дерьма и свежей мочи, когда Астон потерял контроль над мочевым пузырём и толстым кишечником. Том Астон всё это время плакал вместе со своим сыном, моля Даниэла пощадить его сына. Даниэл игнорировал его.
Где-то минут десять спустя Даниэл смилостивился. Астон всё ещё был в сознании, хотя его лицо было покрыто слезами, соплями и слизью. Из его рта свободно текла слюна. Повернувшись к Ларри Банксу, Даниэл обнаружил, что тот уже намочил штаны.
— Ты прямо таки радуешь глаз, Ларри, — заметил Даниэл.
— Пожалуйста, — взмолился тот. — Я дам тебе что угодно. Мне не следовало бить твоего Папу. Прости меня, пожалуйста, я этого не заслуживаю.
— Не заслуживаешь? — вопросительно сказал Даниэл. — Из всех, кому я причинил сегодня боль, ты заслуживаешь этого больше всех. Вообще говоря, только твоё наказание мне, наверное, и доставит удовольствие.
— Я не мог мыслить ясно, ты убил моего мальчика, а потом ещё и Эмили, — выпалил Ларри. — На моём месте кто угодно сделал бы то же самое.
— Я действительно убил Ронни, — сказал Даниэл, наклоняясь поближе, чтобы посмотреть мужчине в глаза. — Но он был злым ублюдком. Я застал его посреди попытки изнасилования, а до этого его приятели успели почти убить Сэта Толбёрна. Так что он получил по заслугам.
Не в силах более сдерживаться, Даниэл нанёс Ларри два крепких удара плетью, наслаждаясь звуком его криков.
— И Эмили! — закричал он. — Я поверить не могу, что ты осмеливаешься упоминать при мне её имя! Она сказала мне, как ты её «любил». Больной сукин сын.
Он снова стал охаживать плетью беспомощного мужчину, тот снова завыл.
— Если она убила себя, то только для того, чтобы избавиться от тебя!
— Я её никогда не трогал! — воскликнул Ларри, отклоняясь то назад, то вперёд, изо всех сил пытаясь избежать жестокого касания плети.
— Не лги мне, чудовище, иначе я не остановлюсь, пока ты не умрёшь, — холодно сказал Даниэл.
Он в любом случае намеревался убить Банкса, но предпочитал, чтобы тот до самого конца на что-то надеялся. Эмили никогда не говорила ему напрямую о том, что делал её отец, но у Даниэла было достаточно хорошее воображение, и он знал, что она отца люто ненавидела. Что бы он ни сделал, это наверняка было довольно ужасно. Ронни, вероятно, получился таким плохим по схожим причинам.
«Боль, жестокость, ненависть, пытки… они побуждают и воспитывают зло», — подумал он. «Они губят сердце и очерняют душу. Для меня, может, уже слишком поздно, но, по крайней мере, я могу позаботиться о том, чтобы этот больной ублюдок никому больше не причинил вреда».
Он знал, что сам стал тем самым злом, за которое наказывал, но больше не верил в надежду. Даниэл полностью сдался. Он пытал человека, даже пока тот кричал и умолял, сознаваясь в преступлениях против своей семьи и прося пощады.
Даниэл был так поглощён своим неистовством, что почти не заметил бегущую к нему маленькую фигуру. Его разум предупредил его в последний миг, и Даниэл изогнулся, вскинув второй щит, оттолкнувший нападавшего. Силовые клинки инстинктивно появились вокруг его рук, и он нанёс вниз рубящий удар, чтобы располовинить обидчика. Мозг Даниэла почти что слишком поздно осознал, что он видит, и Даниэл замер до того, как удар достиг цели — клинок его правой руки был в считанных дюймах от лица маленькой девочки.
На него уставились голубые глаза, обрамлённые растрёпанными тёмными волосами. У девочки были его глаза, хотя что-то в её чертах напоминало ему об Эмили. Её лицо было красным и грязным, с дорожками от слёз. Она что-то кричала, его разум запоздало вспомнил эти звуки, и разобрал их: несясь на него, она вопила «Не трожь моего папу!».
«Это, наверное, Хэйли», — осознал Даниэл, — «дочь Эмили».
— Пожалуйста, — взмолился Ларри Банкс. — Послушай её!
Даниэл повернулся к нему, рассвирепев ещё больше при мысли о том, что этот человек, уже загубивший жизни двух детей, растил дочь Даниэла:
— Ты считаешь, что мне следует тебя пощадить?
— Да, пожалуйста, — сказал Ларри. — Кроме меня, у неё больше никого нет.
— Тогда даю тебе выбор, — холодно сказал Даниэл. — Твоя жизнь, или жизнь ребёнка — выбирай одного, а второго я пощажу.
Ларри Банкс уставился на него полными слёз широко раскрытыми глазами, сопли липли к его бороде. Предложение сперва ошарашило его, и он стал переводить взгляд со своей внучки на зачавшего её мужчину, и обратно. Затем его лицо исказилось гримасой ненависти:
— Тогда убей девчонку! Я лучше буду жить, чем растить твоё проклятое отродье!
Лицо Хэйли было воплощением удивления. Девочка услышала слова деда, но не могла примирить их со своим представлением о нём у себя в голове. Она подняла взгляд на Даниэла, и вместо яростного стремления защищать её лица коснулся страх.
Опустив взгляд, Даниэл раскаялся, когда ужас в её глазах наконец достиг его потемневшего сердца.
— Не волнуйся, дитя. Я тебе ничего не сделаю, — прошептал он. Обращаясь к Ларри, он решил закончить со своими делами: — Хорошо же, Ларри Банкс. Я заберу этого ребёнка вместо твоей жизни. Скажи о своём решении всем присутствующим, чтобы никто позже не стал этого оспаривать.
— Она твоя! Я не хочу больше иметь с этой сучкой ничего общего! — закричал Ларри голосом, в котором смешались облечение и стыд. — Забирай её!
