— Чёрт, прости. Я не подумал, — поспешно сказал он.
Она покачала головой:
— Не надо, всё хорошо. Жизнь идёт своим чередом, уже не один год прошёл.
— Слухи об этом уже, наверное, ходят по всему городу. Готов поспорить, все беспокоятся, — высказал своё мнение Даниэл.
— Предполагается, что они забирают лишь грешников, — сказала Кэйт, — так что тебе не следует ничего бояться.
— Я в этом не очень уверен…
Она осклабилась:
— Ты ведь не скрываешь грешные мысли, а?
Даниэл уже начал привыкать к жизни в почти непрекращающемся состоянии смущения, и поэтому сумел выдавить простой ответ:
— Ты — последняя, кому я мог бы о них рассказать.
Теперь щёки загорелись уже у Кэйт. После этого они оба замолчали, и он с облегчением вспомнил о цистре:
— Музыку?
— Это было бы здорово.
Теперь ему стало гораздо комфортнее, когда было чем занять руки. Вынув цистру из её футляра, он несколько раз пробежал пальцами по струнам, проверяя, что она всё ещё была настроена.
— Что бы ты хотела услышать?
Она ненадолго задумалась:
— Ты знаешь «Причитание Даны»?
— Сыграть смогу, — отозвался он, — но не уверен, что смогу спеть как надо.
— Ничего — мне просто нравится сама музыка.
Он кивнул, и начал играть, держа одну руку на грифе своего инструмента, пока другая перебирала струны. Мелодию он держал уверенно, но слова заставляли его нервничать. Песня была грустной, рассказывая историю влюблённых, которых сперва разделила война, а потом — смерть. Она была длинной, и хотя музыка не была особо сложной, он не был уверен, что его голос сможет достать до всех нот.
Он пел тихо, надеясь на то, что когда достигнет того места, куда не сможет подняться его голос, это будет не слишком очевидно. По ходу рассказа он стал больше сосредотачиваться на музыке, и его стеснительность начала отступать. Он едва осознал тот факт, что Кэйт уже сидела гораздо ближе к нему.
Когда голос начал подводить его, не в силах достичь высокой октавы, появился её голос, взмыв выше, и вплетясь в песню. Удивлённый, он оставил попытки петь, и полностью посвятил себя своему инструменту. Несмотря на то, что знал её большую часть своей жизни, Даниэл никогда не осознавал, что у Кэйт был такой красивый голос. Он слышал, как она пела детские песенки и стишки, но это сильно отличалась от того, что она делала сейчас.
Когда песня закончилась, он обнаружил, что пялится на неё, сидящую лишь в считанных дюймах от него.
— Я и не знал, что ты можешь петь, — подивился он.
Она будто сияла жизненной силой, и когда она ответила, Даниэл осознал, что её лицо было едва в футе от его собственного. Она возбуждённо подалась к нему, отвечая:
— Ты, наверное, много чего обо мне не знаешь.
Его глаза будто запоминали её лицо, изучая её черты — изгиб её носа, красный локон, заползший на её левую щёку… румяную розовость её губ. Не осознавая своего решения, он подался вперёд, и быстро поцеловал её — и её глаза широко распахнулись, ошарашив его своим изумрудным блеском.
Он мгновенно отстранился:
— О, боги! Прости, Кат! Я не знаю, что я…
Катрин Сэйер протянула руку, крепко схватила его за густые, чёрные волосы, и притянула его голову обратно к своей.
Время будто застыло, и когда Даниэл снова стал осознавать его течение, оно было лишь побочным эффектом от ритмичного гула у него в ушах. Сердце билось так сильно в его груди, что заглушало все остальные звуки. Внезапная вспышка света окружила его разум, осветив окружающий мир никогда прежде не испытываемым Даниэлом образом. На миг он смог ощутить всё. Он видел ветви деревьев, качавшиеся на ветру позади него, он ощущал белок, скакавших по их верхушкам, он даже видел кролика, который тихо крался в огород позади, чтобы погрызть их драгоценные овощи. Он также ощутил Брэнду Сэйер, стоявшую у окна и наблюдавшую за ними с явным интересом, и это заставило его выйти из транса.
Снова отстранившись, он ощутил, как мир схлопнулся вокруг него, вернувшись в своё нормальное состояние. Кэйт с любопытством наблюдала за ним, и вроде бы тяжело дышала, как если бы они только что бегали.
И, если уж на то пошло, он дышал так же.
«Я люблю тебя!». Эти слова едва не сорвались с его губ, но он спохватился прежде, чем они смогли вырваться.
— Я… мне кажется, что твоя мать наблюдает за нами, — сказал он вместо этого. «Идиот, она бы подумала, что ты спятил, скажи ты что-нибудь такое вот так сразу».
На лице Кэйт мелькнула вспышка досады, но не удержалась на фоне всё ещё исходившего от неё юного возбуждения. Она засмеялась:
— Надо было догадаться, что она будет за нами подглядывать.
Земля будто сместилась под Даниэлом, и у него сжало желудок. Мир мигнул тем же странным ощущением, способностью видеть то, чего его глаза никак не могли видеть. Волна тошноты поднялась у него из живота, грозя заставить его потерять свой завтрак.
— Мне лучше уйти, — поспешно сказал он Кэйт.
Она нахмурилась:
— Тебе ещё не обязательно уходить. Я не думаю, что Мама будет злиться, она просто любопытная, — сказала она, протянув руку, чтобы положить ладонь ему на плечо.
Когда Даниэл встал, земля снова покатилась, заставив мир покачнуться.
— Я забыл кое-что. Мне нужно домой, — выдавил он, отстраняясь, и начал спускаться по ступеням крыльца.
— Но ты же можешь подождать ещё несколько минут?
Он уже трусил прочь:
— Прости. Я вернусь сразу же, как только смогу.
Она в смятении посмотрела ему вслед. Оглянувшись, она осознала, что цистра всё ещё лежала на скамье, где он её и оставил, а пустой футляр лежал на полу рядом с ней. Кэйт обернулась:
— Ты забыл свой инструмент! — крикнула она, но Даниэл уже скрылся из виду.
Чуть погодя её мать вышла на крыльцо:
— Где Даниэл? — спросила она.
— Ушёл, только что, — озадаченным голосом сказала её дочь.
— Он забыл пряжу для своей матери, — сказала Брэнда.
— И цистру, — печально заметила Кэйт.
Брэнда Сэйер успокаивающе похлопала дочку по спине:
— Не волнуйся, дорогая. Это просто значит, что у него будет хороший повод вернуться поскорее.
Глава 5
Даниэл протянул почти сотню ярдов, прежде чем его вырвало в кусты в стороне от тропинки. Мир вокруг него будто кружился, и время от времени у него случались вспышки сверхвосприятия.
«Что со мной не так?»
Он болел в прошлом, но никогда не чувствовал ничего подобного. Стоя на коленях в подлеске, он блевал, пока его желудок не опустел совершенно. Когда тот наконец расслабился, Даниэл отполз на несколько футов, прежде чем перевернуться, растянувшись на траве. Теперь всё стало казаться нормальным. Его сердце больше не колотилось, а вспышки — или галлюцинации, или чем они там были — вроде бы прекратились.
