Её сердцебиение замедлилось, и гнев сменился замешательством. Она была на волоске от того, чтобы насильно попытаться изменить разум своей матери. Мойра уставилась на Пенни, тщательно обдумывая свой вопрос:
— Что именно ты хочешь сказать?
— Твой отец был прав. Если бы его на самом деле попытались казнить, то, быть может, он сбежал бы со мной, но он был твёрдо намерен дать людям правосудие.
— Но в этом не было ничего правого! — воскликнула Мойра. — Он этого не заслужил.
— Истинное правосудие — иллюзия, но оно необходимо для существование гражданского общества. Он понимал это ещё в те дни, и, что важнее, он знал, что мы не сможем жить так, как мы живём сейчас, если люди не будут считать, что он расплатился за преступления, которые они ему приписывают. Я скажу ещё раз: он был прав. И то же самое применимо и сейчас. Если Алисса и Грэм хотят иметь шанс на нормальную жизнь как муж и жена, то пострадавшие от её действий люди должны считать, что правосудие восторжествовало. — Графиня приостановилась на миг, прежде чем добавить: — Не говори отцу, что я это сказала.
— Что сказала?
— Что он был прав. С ним будет просто невозможно жить, если он узнает, что я это признала.
Глава 29
Мойра Сэнтир, женщина, прожившая в сердце земли более тысячи лет, сидела в удобном кресле, глядя на человека, который растил её дочь. Формально, она не была оригинальной Мойрой Сэнтир, а лишь искусственной копией, заклинательной двойницей, созданной в момент отчаяния перед тем, как первая Мойра ушла на последний бой с Тёмным Богом, Балинтором.
Однако к этому моменту разница была чисто теоретической. У неё теперь было живое человеческое тело, благодаря её мужу, Гарэсу Гэйлину, и хотя она не обладала живым источником, с которым рождалось большинство людей, ей дали столько эйсара, сколько нормальному человеку хватило бы на сотню жизней.
Человек, взявший силу богов, и поделившийся ею с ней, с задумчивым выражением лица сидел напротив неё за низким столом.
— Что-то ты ничего не говоришь, — сказал он, надеясь разбить её молчание.
Она открыла рот, и снова закрыла. Что она могла сказать? История, которую он только что закончил излагать, была в некоторых отношениях новой, а в других — удручающе знакомой. И в этом была её вина. Единственный смысл её существования заключался в защите жизни ребёнка её создательницы, её ребёнка, и она это провалила. «Почему я не сказала ей больше, и раньше?»
Сказать правду — значило подписать смертный приговор дочери, а скрыть — значило подвергнуть риску бессчётное число жизней.
— Я оказала тебе медвежью услугу, — наконец сказала она. — Я слишком долго ждала, и теперь твоя дочь, моё дитя, заплатит за мою ошибку.
Мордэкай нахмурился:
— Я надеялся, что у тебя будет что-то немного более позитивное.
На неё накатила волна безысходности, и она с трудом подавила порыв рвать на себе волосы. Её фрустрация была настолько велика, что ей захотелось с криками выбежать из комнаты. Бывшая леди камня внезапно увидела видение, в котором она бросается вниз с самой высокой башни замка, хотя это и не помогло бы. Она не могла умереть без разрешения.
— Я не могу предложить ничего хорошего, — сказала она ему. — Я не предупредила тебя как следует, не предупредила её как следует, и теперь семена моей небрежности принесли свои порочные плоды.
— Очень поэтично, но я думал, что ты, быть может, сможешь сказать мне что-то более практичное, например: «дай ей мёду, и уложи спать — утром она будет в порядке», — с сарказмом ответил он.
Она покачала головой:
— Нет, никаких простых решений здесь нет — и никаких сложных тоже. Она невольно переступила черту, и теперь проклятье рода Сэнтир ляжет прямо на её плечи. Наша дочь обречена.
Морт поднял бровь:
— Обречена? — Он уже слышал такое, и эта фраза ему теперь очень, очень не нравилась. — Ты знаешь, сколько раз мне такое говорили? Однако я всё ещё здесь. Я не хочу слышать драматичные фразы — я хочу знать, что происходит с моей девочкой, чтобы мы могли решить, как ей помочь.
— Она становится демоном.
Морт потёр своё лицо:
— Вот, именно об этом я и говорю. Ты можешь попытаться объяснить без всей этой описательной чепухи? Демонов нет, если только ты не считаешь за них богов, которых мы совсем недавно свергли.
— Мой род называл их «разорителями», когда нас ещё было больше. Она нарушила два наших самых фундаментальных правила.
— Очевидно, она сделала что-то странное, чтобы добиться того, чего добилась, — согласился Мордэкай. — Я никогда не слышал о волшебнике, который бы управлял тысячами людей одновременно, но я не знаю, стал ли бы я использовать такой термин, как «разоритель». Она на самом деле не причинила им вреда, по крайней мере — напрямую.
— Я сама их не осматривала, но я уверяю тебя, что она наверняка кому-то из них навредила. Однако, проблема не в этом, если только мы не обсуждаем моральную сторону вопроса, — сказала Мойра.
— А мы разве не её обсуждаем?
Она покачала головой:
— Нет. Тут определённо есть моральная проблема, но важнее — для нас, по крайней мере — тот факт, что она причинила вред самой себе. Ты описал мне нетерпеливость и гнев, которые ощутил в ней, перемены в её личности. Это — важные признаки нарушения её внутреннего баланса. Её разум исказился, и будет лишь продолжать ухудшаться.
— Думаю ты, быть может, сделала слишком сильные вывода из моего рассказа…
— Нет, Мордэкай, позволь мне объяснить, — перебила Мойра Сэнтир. — Примерно как и в физике, которую ты так любишь, на каждое действие разума есть противодействие, последствие. Когда маг Сэнтиров покоряет волю другого человека, он также прилагает силу к своему собственному разуму, искажая его форму. Твоя дочь изменила умы и воспоминания не одного или двух, а тысяч людей. Неизбежным результатом этого является то, что она исказила свою собственную реальность. То, что ныне лежит в ней, больше не является тем ребёнком, которого ты вырастил.
Хотя её слова казались ему совершенно осмысленными, Мордэкай имел собственное мнение. Он лучше многих знал, как насилие и трудные решения оставляли отметины на душе, но он ни на миг не верил, что его дочь уже нельзя было спасти.
— Я не могу это принять. Насколько я могу судить, большую часть всего этого она делала не напрямую, это делали те «заклинательные двойницы», которых она создала.
Мойра кивнула:
— И это — другая часть проблемы. Клонирование разума также запрещено.
— Однако твоя создательница это сделала, и я этому рад.
Она вздохнула:
— Я не говорю, что это злое деяние, или неправильное, но оно опасно. Моя прародительница умерла вскоре после моего создания, что спасло её от последствий.
