Эльф прячет глаза:
– Не думай об этом.
– Как не думать? Вот ты можешь управлять своими мыслями, Эльф?
– Нет. Не совсем. Надо отвлечься, тогда чуть-чуть отпускает.
– У меня грудь болит. Молока полным-полно. Груди-то не соображают… Врач сказал, что молоко надо сцеживать вручную, иначе будет мастит. Вот. Можешь сочинить про это песню. Самую грустную песню на свете.
У Эльф на глаза наворачиваются слезы. Она берет сигарету.
– Нет, такой песни я сочинить не смогу.
Имоджен глядит на Эльф откуда-то издалека.
– Я говорю как сумасшедшая?
За окном деревья в цвету, душераздирающе прекрасные.
– Я не психолог, – отвечает Эльф, – но, по-моему, безумцы не спрашивают, сходят ли они с ума. Они просто… сумасшедшие.
Еле слышное дыхание Имоджен постепенно выравнивается.
– Ты всегда знаешь, что сказать, Эльф, – бормочет она, засыпая.
Эльф глядит на сестру, вздыхает:
– Если бы…
Беа, Эльф и отец остановились в гостинице «Герб крикетиста» у развязки Спаркбрук. Вестибюль гостиницы украшают крикетные трофеи, фотографии и биты с автографами в застекленных витринах. За ужином Эльф вкратце рассказывает об итальянских гастролях, отец описывает какую-то вечеринку в ричмондском Ротари-клубе, а Беа говорит о подготовке к исполнению роли Эбигайл Уильямс, злодейки в пьесе «Суровое испытание». На следующей неделе в театральной академии выступает с лекцией автор пьесы, Артур Миллер. «Застольные разговоры – как шпаклевка для трещин, чтобы надломленные души не рассыпались». Приносят еду. Отец заказал пастушью запеканку с гарниром из зеленого горошка, Беа – омлет, а Эльф – суп-минестроне. В суп входит всего понемногу из меню.
– Просто ужас, что с ней творится, – вздыхает Беа.
– Просто ужас, что ей ничем не помочь, – говорит Эльф.
– Ну, она ведь не одинока, – напоминает их отец; за парковкой, на транспортной развязке, кружит автомобильная карусель. – Со временем боль утраты стихнет, ваша сестра вернется к жизни. И наша задача – помочь ей в этом. В чем дело?
Эльф заметила слезы в глазах Беа и тоже заплакала.
– Ну вот, а я хотел вас утешить, – вздыхает отец.
В холле гостиницы нет никого, кроме них. Беа и Эльф забывают притвориться, что не курят, а отец забывает выразить неодобрение. В новостях по телевизору показывают, как парижские полицейские штурмуют студенческие баррикады в Латинском квартале. Слезоточивый газ, булыжники, увечья, сотни арестов.
– Вот так и строят лучший мир? – спрашивает отец. – Швыряя булыжники в полицейских?
В Бонне огромная толпа студентов собралась у здания парламента, протестуют против введения чрезвычайного положения.
– Я бы выделил им какую-нибудь страну, типа Бельгии, – говорит отец. – Пусть бы там жили, обеспечивали бы население едой, водопроводом и канализацией, бытовыми и банковскими услугами, школами, поддерживали бы закон и порядок, чтобы по ночам все спали спокойно… Снабжали бы всех, кому надо, слуховыми аппаратами. Гвоздями. Картошкой. А я через год посмотрел бы, что там у них получилось.
Во Вьетнаме базу американских войск у населенного пункта Кхамдык захватили отряды вьетконговцев. Сбито девять американских самолетов, погибли сотни солдат и мирные жители.
– Весь мир сошел с ума! – ворчит отец.
Беа с Эльф переглядываются. Отец всегда произносит эту фразу, когда смотрит новости.
– Я пойду спать, – говорит Эльф. – Тяжелый день.
В понедельник пасмурно. Эльф звонит в «Лунный кит», чтобы попросить Левона отменить концерты на этой неделе. Она никогда еще не отменяла концерты. Телефон «Лунного кита» занят. Отец отвозит Эльф и Беа к Имоджен. Эльфина мама открывает им дверь.
– Как прошла ночь? – шепотом спрашивает отец.
– Ужасно, – отвечает мама.
– Как Имми? К ней можно? – спрашивает Беа.
– Попозже. Она сейчас спит. Лоуренс с его отцом уехали в больницу, на встречу с коронером.
– Ну, тогда я газон подстригу.
Беа и Эльф развешивают белье на просушку и уходят в магазин, за продуктами и сигаретами. В газетном киоске по радио звучит Шенди Фонтейн. «Вальс для моего парня». Беа смотрит на Эльф.
– Если не смеяться, то обрыдаешься, – говорит Эльф.
Она покупает пачку «Бенсон и Хеджес» для Имоджен и свежий выпуск «Мелоди мейкер».
Имоджен спускается из спальни, стоит в гостиной у стола, смотрит на полусобранную головоломку: поле тюльпанов и ветряная мельница. Эльф очень хочется сказать сестре, что она выглядит лучше, но это будет слишком явная ложь.
Эльф снова набирает номер «Лунного кита». Все еще занято. Она звонит Джасперу. Никто не берет трубку. Эльф начинает волноваться, не случилось ли чего, но тут же решает, что это пустые страхи.
Эльф и Беа готовят салат на кухне. Возвращаются Синклеры, входят в дом с заднего крыльца.
– В свидетельстве причиной указан синдром внезапной детской смерти, – говорит отец Лоуренса. – Как будто это что-то объясняет.
В гостиной раздается громкий всхлип. Имоджен обеими руками зажимает рот.
– Боже мой! – охает мистер Синклер. – Я же не знал, что ты…
Имоджен бросается к лестнице, наталкивается на мать, пересекает кухню и выбегает в сад.
– Я же думал, она в спальне, – бормочет отец Лоуренса.
– Вашей вины здесь нет, Рон, – говорит Эльфина мама. – Я пойду к ней.
Эльф смешивает прованскую заправку для салата, Беа режет огурцы. Стрекот газонокосилки смолкает. Возвращается расстроенная Эльфина мама. И отец.
– Имми хочет побыть одна, – говорит мама.
– Простите, – сокрушается мистер Синклер. – Простите меня, пожалуйста.
– Перестаньте, Рон, – говорит Эльфин отец. – Она бы все равно узнала. Так что лучше раньше… Сейчас она все осмыслит и…
Он идет к телефону, звонит в свой банк.
Беа негромко включает радиоприемник, чтобы не быть в полной тишине. По «Радио-3» передают что-то моцартовское.
Имоджен, в полном отчаянии, с заплаканными глазами, возвращается из сада.
«Как в пьесе, – думает Эльф. – Персонажи уходят, персонажи входят, и так без конца».
– Хочешь салата, солнышко? – предлагает миссис Синклер.
– Спасибо, я не голодна. – Имоджен уходит в спальню. Лоуренс идет следом.
Эльф вспоминает обед в честь их помолвки, прошлым февралем, на Чизлхерст-роуд. «Если бы мы знали сценарий будущего, то не стали бы переворачивать страницы».
– Я пройдусь до магазина, – заявляет Эльфина мама. – Подышу свежим воздухом.
