– Просто нет сил, когда Джаспер начинает изображать из себя страдающего гения!
«Джаспер никогда не изображает из себя страдающего гения», – думает Эльф и дает себе слово заглянуть к Джасперу после вечеринки.
Камелии в жардиньерках, подстриженные кустики в горшках, космеи в вазонах. Свечи в стеклянных банках мерцают золотисто-зеленым, а в фонариках – золотисто-голубым. В одном конце сада на крыше высится пирамида пентхауса, в другом – широкая каминная труба; по бокам крыши установлено ограждение. В саду собралось человек тридцать: пьют, курят, болтают. Пахнет марихуаной. На лавочке сидит симпатичный гитарист, ловко перебирает струны; у его ног устроились три красотки. «Мама объявила бы его пределом мечтаний», – думает Эльф и вспоминает Луизу. Сердце сжимается.
– Эльф! – К ней подходит Ленни с бокалом мартини. – Я так рад, что вы все пришли. Умоляю, прости, что я раньше не сообразил, кто ты.
Дин ахает от неожиданности:
– Леонард Коэн!
Тот пожимает плечами:
– Притворяться бесполезно.
– Почему ты нас не предупредила? – спрашивает Дин Эльф.
Эльф краснеет:
– Ох, Ленни, прости, мне так стыдно… – и объясняет Дину: – Он ни капельки не похож на фотографию с конверта.
– Я собирался именно этим объяснить, почему я тебя тоже не узнал, – говорит Ленни. – Грифф, Дин, я слышал ваш альбом. Мой друг на Гидре постоянно его крутит.
– Боже мой, а я столько раз исполняла «Сюзанну», – вздыхает Эльф. – Я тебе должна авторские…
– За бокал бурбона со льдом и аккорды «Моны Лизы» я, так и быть, не стану напускать на тебя своих адвокатов. Кстати, вот и организатор вечеринки, Дженис. Вы знакомы?
Женщина оборачивается. Лоскутный наряд попрошайки, голова обмотана розовым боа, браслетов и бус столько, что хватило бы на целый ларек. Одна из самых знаменитых американских исполнительниц.
На этот раз ахает Грифф:
– Дженис Джоплин!
– «Утопия-авеню»! – Дженис награждает их ослепительной улыбкой.
– Дженис, ты такая классная! – восхищенно говорит Грифф и поворачивается к Эльф. – И ты не знала, что это она устраивает вечеринку?
– Мне послышалось «Дженет», а не «Дженис», – оправдывается Эльф.
Дженис Джоплин затягивается сигаретой.
– Ленни мне сказал, что познакомился с Эльф из Лондона, ну, я и подумала, мол, не может же быть несколько Эльф, позвонила Стэнли, и он все подтвердил.
Эльф моргает: «Дженис Джоплин знает, кто я такая?»
– Слушайте, а может, наш самолет разбился на подлете к Ньюфаундленду и все мы попали в рай?
– На вечеринках у Дженис гораздо веселее, чем в раю, – говорит Ленни.
– Если бы пламя умело петь, – обращается Эльф к Дженис, – оно бы пело, как ты.
Дженис вздыхает:
– Что ж, такой комплимент заслуживает встречного. Я тут раздобыла ваш новый альбом, «Зачатки жизни»… – Она умолкает, наматывает нитку янтарных бус на мизинец. – Это просто усраться и не жить!
Эльф, Дин и Грифф переглядываются.
– Мы еще не освоили американский, – говорит Эльф. – «Усраться и не жить» – это хорошо или плохо?
– Это очень хорошо, – заверяет ее Ленни. – И «Рай – это дорога в Рай» тоже классная вещь. Ваш альбом помог нам с Дженис пережить зиму.
Эльф замечает, как он смотрит на Дженис. «У них роман. Или был…»
Она кивает на Пирамиду и спрашивает:
– Ты там живешь, Дженис?
– Ага. Прямо как в сказке. Не самое дешевое жилье в Челси, но, по-моему, мы заслуживаем роскоши за все наши труды.
– В Пирамиде жили многие знаменитости, – говорит Ленни. – Артур Миллер и Мэрилин Монро. Жан-Поль Сартр. Сара Бернар. И единственная и неповторимая Дженис Джоплин…
Дженис оглядывается по сторонам.
– А где Джаспер? – негромко спрашивает она. – И как правильно произносится его фамилия?
– Де Зут, – отвечает Эльф. – Он ушел спать. От перелетов ему всегда плохо, так что он решил отдохнуть перед завтрашним концертом. У нас четыре выступления в клубе «Гепардо».
– Тут с ним многие хотят познакомиться. Особенно вот, Джексон. – Она кивает на темноволосого гитариста. – Ой, пойдем, я тебя угощу персиковым пуншем, по рецепту моего отца. И кстати… – Она смотрит на часы. – Пора бы уже и косячок свернуть.
К Эльф один за другим клеятся три парня. От этого ей еще больше не хватает Луизы. Дженис Джоплин приносит ей бокал какого-то мутного коктейля:
– Попробуй. Называется «Горькая правда». Его придумал мой знакомый бармен, специально для меня. Джин, мускатный орех и щепотка горя.
Они чокаются. Эльф делает глоток.
– Господи боже мой! – выдыхает она.
– Ну, можно было и так назвать.
– Это же… чистое ракетное топливо!
– Ага, мы старались. А скажи-ка мне, ты уже поняла, как со всем этим разобраться?
Горло, обожженное «Горькой правдой», теряет чувствительность.
– С чем?
– Как заниматься тем, чем занимаемся мы. С точки зрения женщины.
Дженис стоит так близко, что хорошо заметны красные прожилки в белках ее глаз и оспинки на щеках.
– Нет, – говорит Эльф. – И это горькая правда.
– Вот именно. Мужикам легче. Пой песни, распускай хвост, как павлин, а после концерта иди в бар снимать девчонок. А женщине-исполнительнице что делать? Это же нас пытаются снять. И чем больше у тебя славы, тем больше к тебе лезут. Мы… мы как…
– Принцессы-невесты в эпоху династических браков.
Дженис закусывает нижнюю губу и кивает.
– И чем больше наша слава, тем больше мужчины этим хвастают. Зарабатывают себе репутацию. «Кто? Дженис Джоплин? Ну да, как же, Дженис, помню-помню, минет на измятой постели…» Ненавижу! А как с этим бороться? И как это изменить? Как это пережить?
Из колонок превосходной стереосистемы звучит песня группы The Byrds «Wasn’t Born To Follow»
[155].
– Мне до твоей славы далеко, – говорит Эльф. – Может, ты что посоветуешь?
– У меня советов нет. Только страх и имя: Билли Холидей.
Эльф отпивает третий глоток «Горькой правды».
– Погоди, так ведь Билли Холидей сидела на героине и умерла от цирроза печени, на больничной койке, в наручниках, под надзором полиции. И денег у нее было всего семьдесят центов.
Дженис закуривает:
– Вот в этом-то и весь страх.
Американская луна серебряной монеткой втиснута в щель между двумя небоскребами. Эльф стоит у ограды на крыше, смотрит на панораму города. «Так глядят на поле боя с крепостной стены в ночь перед битвой». «Горькая правда» прожигает до самых селезенок. От косячка Дженис приятная дрожь во всем теле. Эльф воображает, что Луиза, будто Богородица, является ей посреди сада. К сожалению, это невозможно. Эльф вспоминает, как горевала, когда Брюс бросил ее и ушел к Ванессе. А отсутствие Луизы ощущается как отсутствие какой-то важной части тела. «Что я сделала не так? Ведь это я во всем виновата…»
