– Пересадка души.
Маринус отхлебывает суп.
– Можно и так сказать.
В вазе красуются винно-красные тюльпаны со снежно-белыми прожилками.
– А если Эномото снова начнет собирать елей душ?
– Тогда он станет врагом для хорологов. – Маринус хрустит маринованной редькой. – Такой риск существует. С этической точки зрения наши действия весьма сомнительны, но этика всегда сомнительна, иначе она не была бы этикой.
Джаспер съедает гриб.
– Значит, хорология – что-то типа психозотерического ФБР? Ну и работа у вас!
Кажется, Маринус улыбается.
Джаспер доедает завтрак, большим пальцем потирает мозоли от струн.
– И что мне теперь делать?
– А чего тебе хочется?
– Сочинить песню, – подумав, говорит Джаспер. – Пока воспоминания свежи.
– Тогда возвращайся в отель «Челси» и сочиняй. Твои друзья все там. Ступай. Умножайся. Тебе еще лет пятьдесят жить, а то и все шестьдесят.
«Левон… и ребята…»
– Ох, они же думают, что… меня похитили или… Чем все закончилось в «Гепардо»?
Маринус прикладывает салфетку к губам.
– Си Ло подредактировал несколько минут в мнемопараллаксах всех свидетелей.
– Я совершенно не понимаю, что вы только что сказали.
– Воспоминания о реальном происшествии заменили вымышленными. Ты потерял сознание на сцене. Приехала «скорая», тебя увезли в частную клинику, под надзор коллеги твоего голландского врача. Что, в общем-то, почти правда. До завтрака я позвонил мистеру Фрэнкленду и объяснил причину твоего состояния: эндокринный дисбаланс, снять который помогли антикоагулянты. – Он достает коробочку таблеток из кармана пиджака, протягивает Джасперу. – Вот, реквизит. Чистый сахар, зато пилюли внушительные.
Джаспер берет коробочку. «Мне больше не нужен квелюдрин».
– А можно мне сегодня выступать в «Гепардо»?
– Не можно, а нужно.
В комнату входит молодая черноволосая женщина в платье цвета вереска:
– Хорошо выглядишь, де Зут.
Джаспер ее откуда-то знает.
– А, это ты вчера прикатила инвалидное кресло.
– Меня зовут Уналак. Я отвезу тебя в отель.
«Пора идти».
Маринус провожает его к лифту.
– Я у вас еще кое-что хотел спросить…
– Меня это не удивляет, – говорит серийный возрожденец, – но дальнейшие объяснения будут лишними.
Джаспер входит в кабину лифта.
– Спасибо.
Маринус смотрит на него поверх очков:
– А ты чем-то похож на своего предка, Якоба. Хороший был человек, хоть и неважно играл в бильярд.
Уналак везет Джаспера по залитому дождем Манхэттену, молчит.
«Хорологи неразговорчивы».
Молчание заполняют призрачные мадригалы Карло Джезуальдо. Черный автомобиль проезжает по Центральному парку, где вчера потерялся Джаспер. За парком улицы попроще и погрязнее. Вскоре машина останавливается у отеля «Челси». Уналак смотрит на кирпичное кружево окон, балконов и лепнины, вздыхает:
– На открытии гостиницы гуляли целую неделю.
– А я теперь всех вас забуду, правда?
Уналак не отвечает ни «да», ни «нет».
– Понятно. Если бы власти узнали о хорологах, то вас заперли бы в секретной лаборатории и проводили бы над вами всякие эксперименты.
– Пусть попробуют, – говорит Уналак.
– А если бы люди знали о таких, как Эномото… или о том, что смерти можно избежать… Это бы все изменило. Те, кто стоит у власти, были бы готовы на все ради елея душ…
Мимо проезжает мусоровоз. В баках звенит разбитое стекло.
– Тебя ждет жизнь, Джаспер.
– А хорология…
Джаспер стоит на тротуаре, глядит в арктические глаза Уналак.
– Хорология? – переспрашивает она. – Реставрация старинных часов? Извини, я в этом не разбираюсь.
Автомобиль сворачивает за угол. Джаспер смотрит вслед.
– Эй, приятель, – говорит дилер у него за плечом. – Тебе чего? Ты только скажи, я все найду. Скажи, чего тебе надо? Чего тебе больше всего надо?
Эльф, Дин, Грифф и Левон сидят за испанским завтраком.
– Ха, а вот и наше несчастье, – говорит Грифф.
– Надо же, чего придумал, лишь бы не выступать на бис, – говорит Эльф.
– Зато отзывы неплохие. – Дин показывает статью в газете «Нью-Йорк стар». – Оказывается, твой обморок на сцене объясняется «головокружительным приступом творческой гениальности». А никто и не знал, вот.
Левон встает, хлопает Джаспера по плечу:
– А я проснулся и думаю: вот черт, надо было спросить название клиники. Но тут зазвонил телефон, и доктор… как его там?.. Марино сообщил мне, что с тобой все в порядке. Я чуть не умер от радости.
– Наш Джаспер несокрушим, – говорит Дин. – И наверное, бессмертен, только никому об этом не рассказывает.
– А что такое эндокринный дисбаланс? – спрашивает Эльф.
– Эльф, дай человеку отдышаться, – говорит Дин. – Джаспер, дружище, ты садись. Вот, выпей кофе. Как ты себя чувствуешь?
«С этого дня я буду изучать чувства», – решает Джаспер.
– Я чувствую… – Он смотрит на друзей. – Будто жизнь началась заново.
Третья планета
Вторая сторона
Здесь я и сам чужой
«Рискнуть, что ли?» Дин вешает на шею свой фотоаппарат «брауни», взбирается на балконное ограждение, обнимает ствол дерева и карабкается вверх, будто коала. Чешуйчатая кора, согретая солнцем, легонько царапает кожу. Внизу простирается Лорел-каньон. Покатые крыши, плоские крыши, растительность из фильмов про Тарзана, бассейны на задних дворах. «В Америке на задних дворах нет садиков и огородиков». Дин влезает на развилку ствола, устраивается там поудобнее. До земли далеко. «Руки-ноги точно сломаешь, а то и шею». Он наводит объектив «брауни» на панораму, сомневаясь, что фотоаппарат запечатлеет величественный вид. В миле отсюда виднеется плоская сетка лос-анджелесских улиц и переливчато синеет прибрежная полоса Тихого океана. «Я – первый Мосс и Моффат, который все это видит». Британское голубое небо – бледное подобие калифорнийской голубизны. «И цветы тоже…» Здесь настоящее буйство цветов. Алые раструбы кампсиса, лиловая кипень сирени, соцветия розовеющих звездочек, спиральные шпили… «Ох, какое место, какой день, какое время…» Гудят машины. Вьется мошкара. Птицы выводят странные трели. Дин делает снимок, чтобы показать Рэю и Шенксу, где он был. Веранда Джони Митчелл почти вровень с развилкой дерева, на котором сидит Дин. Джони наигрывает мелодию, подбирает первую строку: «Я в хорошей гостинице ночь провела…» А потом: «Я в прекрасном отеле сладко спала…» И снова: «В хорошей гостинице спится так сладко…» Музыка завораживает. «Попрошу Эльф научить меня играть на пианино…»
