– Наша с вами реальность такова, – сказал Гюнтер, тыча окурком сигары в пепельницу. – «Илекс» потратил на «Рай – это дорога в Рай» тринадцать тысяч фунтов. Поэтому именно «Илексу» принадлежит право выбирать следующий сингл.
Дин затушил свою сигару:
– Нет.
Гюнтер, Найджел Хорнер и Виктор Френч уставились на Дина, будто сначала не поверили своим ушам и лишь потом сообразили, что он сказал на самом деле.
– В каком смысле – нет? – негромко спросил Гюнтер.
– Сингл выбирает группа.
Левон решил, что самое время вмешаться:
– «Лунный кит» и «Утопия-авеню», разумеется, благодарны за вложенные средства, Гюнтер, и…
– Помолчи. – Гюнтер предостерегающе воздел руку. – Эльф, тебе ведь хочется доказать, что девчонка-клавишница в группе парней – не просто рекламная фишка, верно?
– Ага, разделяй и властвуй, Гюнтер, – фыркнул Дин. – Очень тонкий ход.
Эльф посмотрела в окно:
– Я согласна дождаться своей очереди.
– Спасибо, – сказал Дин. – Видите, она…
Но сбить Гюнтера с курса было не так-то просто.
– Погоди-ка. Что еще за «согласна»? Какой такой «своей очереди»? Это что, заговор? – Он пальцем начертил в воздухе овал.
– Группа не хочет, чтобы ее участники конкурировали друг с другом, – начал Левон, осторожно подбирая слова. – Мы пытаемся пресечь зависть в зародыше и не хотим, чтобы чьи-то песни были на особом положении.
Гюнтер обдумал услышанное.
– То есть вы договорились между собой, что первым синглом пойдет песня де Зута, потом – Мосса, а потом Холлоуэй. Я правильно вас понял?
– Мы дали друг другу слово, – сказал Дин.
– А что, мое мнение ничего не значит? – хмыкнул Гюнтер. – Эльф, а почему ты оказалась последней? По-твоему, это феминизм?
– Сингл Эльф должен быть последним не потому, что она женщина, а потому, что ей выпало одно очко, – пояснил Джаспер.
Дин мысленно обругал честность образованного тупицы.
Гюнтер прищурился. Найджел Хорнер и Виктор Френч отвели глаза.
– О чем это ты?
– Мы бросили жребий. На игральном кубике, – ответил Джаспер. – Мне выпало три очка, Дину – два, а Эльф – одно. Поэтому ее сингл должен быть третьим.
Гюнтер на миг утратил дар речи.
– Если вы думаете, что я соглашусь принять важное коммерческое решение потому, что так легла фишка, то вы бредите. И не просто бредите, а бредите в изоляторе психдиспансера! Послушайте…
– Нет уж, это ты послушай, дятел. – Грифф подался вперед. – Это мы ночь за ночью мотаемся туда-сюда, пока ты нежишься в постельке. Мы. Это мы успеваем или не успеваем уворачиваться от бутылок, – он потрогал шрам, – которыми в нас швыряют обдолбанные моды. Мы. И если тебе хочется побыстрее отбить тринадцать тысяч, то заруби себе на носу: следующий сингл выбираем мы. Не ты, а мы. И следующий сингл – «Оставьте упованья».
«Спасибо, – подумал Дин. – Наконец-то».
– Значит, вы пытаетесь заставить меня сделать по-вашему, а в противном случае угрожаете подорвать свои же карьеры?
– Никто никому не угрожает, – сказал Левон. – Но на этот раз сделайте, пожалуйста, то, о чем вас просят. Так хочет группа.
– Я выписываю вам чеки, и мы… – Гюнтер показал на Виктора и Найджела, – выбираем синглы. Так хочу я.
– Да пошли вы все нахер! – Грифф затушил сигару о подлокотник дивана, швырнул окурок на ковер и вышел вон из кабинета.
– Блефует! – сказал Найджел Хорнер. – Сейчас вернется.
– Размечтался, – сказала Эльф. – Он из Йоркшира. Не вернется.
– Барабанщиков пруд пруди, – заявил Виктор Френч. – Если этот ушел из группы, то наймем другого.
– Никого вы не наймете, – бросил Дин и резко, с вызовом встал.
Эльф встала решительно.
Джаспер встал.
Левон встал, бормоча себе под нос:
– Великолепно, просто великолепно.
– Это что значит?! – повысил голос Гюнтер Маркс. – Вы решили устроить мне забастовку? Да я вас всех просто-напросто уволю. Немедленно.
– И выбросишь на ветер тринадцать тысяч фунтов? – спросил Дин. – Интересно, как ты объяснишь это Тото Шифферу в берлинской штаб-квартире?
Гюнтер переменился в лице:
– Ты меня шантажируешь?
– Не припомню, чтобы еще какой-то лейбл так баловал музыкантов, – говорит Левон, обращаясь к Эми Боксер. – Гюнтер Маркс – дальновидный стратег, чтобы не сказать провидец. Для «Утопия-авеню» он как отец родной. Можешь это процитировать.
– Очень лестная характеристика, – говорит Эми. – Дин, давай продолжим разговор о тебе. А ты, случайно, не королевских кровей?
– Я незаконный сын герцога Эдинбургского, только тсссс!
– «Утопия-авеню» питает глубокое уважение к королевскому семейству, – торопливо вставляет Левон.
Эми делает глоток кофе, смотрит на Дина, будто говоря ему: «А Левон-то тот еще переживальщик, да?»
– Нигилизм чувствуется даже в названиях твоих песен. «Вдребезги», «Оставьте упованья», «Пурпурное пламя»… Tо есть в музыке ты представляешь взгляды рассерженной молодежи?
«Ну вот, опять это слово».
– В каком смысле – нигилизм?
– Уныние. Ожесточенный взгляд на жизнь. Убеждение в бессмысленности существования.
– А, понятно. Ну, вообще-то, если меня что-то раздражает, то я могу сочинить об этом песню. Но это не значит, что я считаю жизнь бессмысленной.
– А что тебя раздражает?
Дин прикуривает «Данхилл», затягивается. На первом этаже стучат молотки.
– Что меня раздражает? Музыкальные критики, которые считают себя богами. Люди, которые употребляют умные слова, чтобы ткнуть тебя носом в твою необразованность. Мужчины, которые бьют женщин. Продажные копы. Старики, которые думают, что «Я ради тебя кровь проливал» ставит точку в любом споре. Чиновники, которые запретили пиратское радио. Те, кто высмеивает чужие мечты. Пироги, в которых вместо начинки – воздух. Власть имущие из благородных, которые снимают сливки. Ну и все мы – за то, что безропотно позволяем этим сволочам нас эксплуатировать.
– Что ж, я спросила, ты ответил, – вздыхает Эми. – А вот Джаспер разве не из благородных?
Джаспер смотрит на Дина.
– Джаспер классный.
– Зато я – самый что ни на есть простецкий парень, – добавляет Грифф. – Когда Дину хочется поговорить с кем-то о хорьках, удобствах во дворе или о социализме, то я всегда к его услугам.
На шее Эми Боксер поблескивает серебряный кинжальчик.
– А когда вы станете знамениты на весь мир и прикупите себе особняки в Суррее, чтобы уйти от налогов, то так и останетесь «простецкими парнями»? Вам уже достался глоток славы. Наверное, в вашей жизни теперь многое изменилось…
