«Такое возможно только в Сохо…» – думает Левон и отвечает:
– Спасибо, с удовольствием.
Он вспоминает, как в клубе «2i’s» плеснул виски в кока-колу Дина. Это тоже было своего рода обольщение.
– По правде сказать, я сегодня не самый интересный собеседник, – добавляет он.
Фрэнсис Бэкон наполняет его стакан.
– А почему?
– Дела замучили. Не стану утомлять вас объяснениями. Павел, хозяин клуба, решил, что мне необходимо развеяться, и чуть ли не силой затащил меня сюда.
– Что ж, давайте выпьем за друзей, которые знают, когда насилие необходимо… – Художник чокается с Левоном. – И за быстрое разрешение проблем.
– За надежду.
– Хамфри! – восклицает Фрэнсис Бэкон, завидев человека лет сорока, в свитере грубой вязки. – Бери стул, садись. Хамфри, познакомься с моим новым другом, Левоном. Фамилии пока еще не знаю.
– Левон Фрэнкленд, – представляется Левон, протягивая руку.
У Хамфри добродушное лицо и крепкое рукопожатие.
– Хамфри Литтелтон. Вам нравится Билл Эванс?
– Да. А после сегодняшнего выступления – еще больше. Простите, а вы тот самый Хамфри Литтелтон? Джазовый трубач?
– Действительно, иногда я мучаю слушателей игрой на этом инструменте. А вы – тот самый Левон Фрэнкленд? Музыкальный менеджер?
– Да, – удивленно отвечает Левон.
– Я слышал, что случилось с вашим ударником. Уолли Уитби, учитель вашего подопечного, – мой старый приятель. Как у парня дела?
«Ох, с чего бы начать…»
– В аварии погиб его брат, а сам он вел машину. Поэтому сейчас винит себя в гибели брата. Для него это огромное потрясение.
– Один мой юный знакомый, конюх, любил повторять: «Горе – это выставленный любовью счет», – заявляет Фрэнсис Бэкон. – Я совершенно не помню ни его лица, ни имени, а вот присказка запомнилась. Просто удивительно, что оседает в памяти…
Стены клуба «Колони-рум» цвета болотной ряски. В узком, тесном зале человек тридцать или сорок; почти все лица отмечены багровой печатью пьянства. За фортепьяно в углу кто-то наигрывает «Whisper Not»
[90]. У бара, увешанного рождественскими гирляндами, идет оживленный разговор. «И тогда судья посмотрел на меня сверху вниз и спрашивает: „А вам не показалось странным, что все танцующие пары – мужчины?“ – произносит кто-то с гортанным шотландским акцентом. – А я в ответ: „Ваша честь, сам я из Инвернесса, откуда мне знать, чем занимаются южане субботним вечером“». Замысловатые светильники отражаются в потемневших от времени зеркалах. Необычные бутылки выстроены поблескивающими рядами, посетители сверкают любопытными глазами; пузырятся сплетни, пускают обильную пену, разлетаются, как горох об стену; с фотографических снимков глядят падшие и угасшие без резону; красуются аспидистры в бронзовых вазонах; а на табурете в конце барной стойки сидит Мюриэль Белчер, суровая властительница «Колони-рум», потягивает джин с ангостурой и гладит белого пуделя.
– «Утопия-авеню»? – переспрашивает она хрипло, голосом заядлой курильщицы (не меньше трех пачек в день). – Похоже на название спального района в пригороде Милтон-Кинс.
– Если бы! – вздыхает Левон. – Тогда я был бы гораздо богаче. – Он осушает рюмку густого турецкого ликера – непонятно, какого именно, потому что вкуса огненного напитка разобрать невозможно.
– Ха, а я-то думал, что менеджмент – прямая дорога к славе, богатству и свежему мясцу, – говорит кокни Джордж. – Вон, у Фрэнсиса менеджер такие деньжищи гребет, а сама ничего не делает, только иногда устраивает вечеринки.
– Да не возведешь ты хулы на нашу Валери из «Галлери»! Ибо негоже кусать длань, тебя кормящую.
– А у меня сложилось впечатление, что драть таланты – одна из основных обязанностей менеджеров, – говорит художник Люсьен с лисьими глазами.
– «Драть» в значении «драть» или «драть» в значении «драть»? – уточняет Джеральд с седыми бровями вразлет.
– Ни то ни другое, – отвечает Левон. – Во-первых, я к своим ребятам не пристаю, а во-вторых, я просто не могу их обманывать.
– Отец Левона – проповедник, – объявляет Фрэнсис, раскатисто налегая на «р».
– Ну, значит, кому-то – прямая дорога в ад, – заявляет Мюриэль.
– Именно так он меня и напутствовал, – невольно говорит Левон и думает: «Во всем виноват турецкий ликер». – Слово в слово.
– А меня отец напутствовал, – говорит Джеральд, – опять-таки дословно: «Если еще раз тебя увижу, свяжу по рукам и ногам, выпорю и брошу воронам на расклев».
– Кстати, «я просто не могу их обманывать» означает, что ты еще не придумал, как их обмануть, или тебе совесть не позволяет? – спрашивает художник Люсьен.
– Совесть не позволяет, – говорит Левон. – Я считал это перспективным долгосрочным вложением капитала. «Вроде как создал свою семью».
– А если совесть все-таки позволяет, то как менеджер может облапошить группу? – спрашивает кокни Джордж.
Бокал Левона чудесным образом снова полон.
– Некоторые подделывают бухгалтерскую отчетность, прикарманивают разницу между заявленными и реальными гонорарами. Некоторые составляют кабальные контракты, за гроши перекупают авторские права или выплачивают исполнителям крохи. А курочка тем временем несет золотые яйца. Есть еще сложные налоговые схемы, благотворительные концерты и сборы, которые не имеют ничего общего с благотворительностью… В общем, много всякого.
– Так ведь если такое мошенство вскроется, то могут и черепушку проломить, – удивляется кокни Джордж.
– Очень часто исполнители просто не верят, что их менеджер способен на такое. Или боятся прослыть дураками, которых легко обвести вокруг пальца. А некоторые менеджеры снабжают своих подопечных наркотой, чтобы те постоянно были под кайфом и не интересовались насчет денег.
– Не очень-то разумно, – говорит Джеральд. – Вдруг они от наркотиков помрут?
– То-то и оно. Покойники судиться не станут. А один менеджер вообще заставил свою группу подписать чистый лист бумаги, потом напечатал на нем доверенность и забрал у них все подчистую. А когда они наскребли денег на адвокатов и обратились в суд, то их бывший менеджер предъявил еще один подписанный ими документ, где говорилось, что они отказываются от всех своих прав, в том числе и от права подавать в суд, особенно за фальсификацию документов.
– Гениально, – заявляет Мюриэль. – А почему же ты предпочитаешь действовать по-честному?
– Кусочек большого пирога лучше целого украденного пирожка, – отвечает Левон. – Ну, я так думал.
– Мошенничество – это подло и пошло, – заявляет Джером, один из завсегдатаев. – Я предпочитаю продавать всякие секретные материалы в советское посольство. Между прочим, это государственная измена, а не что-нибудь там. Солидное преступление.
