Кстати сказать, в тот же день, 17 июля 1429 года, Жанна написала письмо герцогу Бургундскому, в котором говорилось следующее:
«Высокочтимый и внушающий страх принц, герцог Бургундский!
Дева просит вас от имени царя небесного, моего справедливого и высочайшего господина, чтобы король Франции и вы заключили добрый прочный мир на долгие годы. Полностью простите друг друга от всего сердца, как подобает истинным христианам, а если вам нравится воевать, идите на сарацин. Принц Бургундский, я прошу вас так смиренно, как только можно просить, не воевать более со святым королевством Франции и отозвать немедленно своих людей, которые находятся в некоторых местах и крепостях названного святого королевства. Что же до славного короля Франции, он готов заключить мир с вами, сохраняя при этом достоинство, и все теперь зависит от вас. Сообщаю вам от имени Царя Небесного, моего справедливого и высочайшего господина, ради вашей пользы, вашей чести и вашей жизни, что вы не выиграете ни одного сражения против верных французов, и что все те, кто пойдут войной на святое королевство Францию, будут сражаться против Иисуса, Царя Небесного и всего мира, моего справедливого и высочайшего господина. Я прошу вас не затевать сражения и не воевать против нас ни вам, ни вашим людям, ни вашим подданным, и будьте совершенно уверены, что какое бы количество людей вы ни повели против нас, они не победят, и вам придется очень сожалеть о сражении и пролитой крови тех, кто пойдет против нас».
Глава четвертая
Жанна больше не нужна
Жанна становится опасна
Пока суть да дело, французские войска почти без боя овладели обширной областью между Реймсом и Парижем. В столице Франции в это время находился лишь двухтысячный гарнизон бургундцев и почти не было англичан.
23 июля 1429 года был взят Суассон (город в 90 км от Парижа), 29 июля — Шато-Тьерри (70 км от Парижа), и дорога на столицу оказалась практически открытой. Казалось, еще одно небольшое усилие, и Париж будет освобожден, но тут открылось одно обстоятельство: оказалось, что 25 июля туда прибыло подкрепление из Англии. Это был отряд, набранный Генри де Бофором (Henri de Beaufort), дядей герцога Бэдфорда.
К тому же, англичане передали герцогу Бургундскому 20 000 ливров для финансирования нового набора в армию. Но Филипп Бургундский, начавший сомневаться в правильности своего выбора, уже стал задумываться о том, стоит ли ему продолжать войну против короля Карла (кстати сказать, на церемонии в Реймсе присутствовала бургундская делегация).
Да и сам Карл, став полноправным королем, через своего ближайшего советника Жоржа де ля Тремуйя начал вести переговоры с Бургиньонами. Никакой поход на Париж в этих обстоятельствах ему был не нужен. Ему и без этого со всех сторон слали приветствия французские города и городишки, выражая готовность признать его власть.
Отовсюду неслись восторженные крики:
— Да здравствует Карл, король Франции!
Вот он предел мечтаний! Вот она слава! Чего еще можно хотеть?
Жанна с ее бесконечными призывами идти на Париж короля Карла стала, как бы это помягче выразиться, «напрягать». Вот неугомонная девчонка! Ну — с заданием справилась, ну — сестра, но не до такой же степени. 21 год тихо сидела в своем Домреми, а теперь хочет сразу и всего. С этим надо что-то делать…
И тут, как нельзя кстати, в среде королевских приближенных тоже началось недовольство активностью Жанны, мешавшей вести переговоры с герцогом Бургундским. Душой зреющего заговора были Жорж де ля Тремуй, ближайший советник короля, и архиепископ Реймсский Реньо де Шартр. Герцог Бургундский прислал своих послов для переговоров, это так важно для будущего Франции, а этот «символ национально-освободительного движения» с ее поспешностью и свойственной женщинам импульсивностью стал, как палка в колесах.
Жорж де ля Тремуй и Реньо де Шартр рассуждали примерно так: девушка явно чего-то недопонимает и ее следовало бы постепенно куда-нибудь убрать. Похоже, что и король стал с некоторых пор очень тяготиться своей зависимостью от нее, а ее необычайное влияние на армию просто испугало его. Вот и хорошо. Своей цели он добился, у нас тоже, вроде бы, все нормально, а эта своенравная дамочка никому из нас больше и не нужна.
Как видим, Жанна начала разочаровывать своих недавних покровителей. Она видела свою миссию в изгнании англичан из Франции, и ей были бесконечно чужды и придворные интриги, в которые ее пытались втянуть, и интересы «высокой» политики.
А без этого она переставала подходить для той роли, которую ей отводила верхушка французского духовенства, и чем явственнее убеждались в этом церковники из окружения Карла VII, тем быстрее остывал их первоначальный энтузиазм, уступая место подозрительности и страху. Особенно тревожило их распространение в различных районах Франции культа Орлеанской Девы.
История знает немало культов святых, «спущенных сверху» и навязанных народу. В отличие от них культ Жанны д’Арк зародился в самой народной среде. Восхищение ее подвигами, любовь, благодарность — все эти чувства естественным для XV века образом приняли форму религиозного почитания. Жанне и впрямь начали воздавать такие почести, какие могли адресоваться только святой. В ее честь возводили алтари и часовни, служили мессы и устраивали процессии. Скульпторы и художники придавали ликам святых черты девушки из Домреми.
Антонио Сикари в своих «Портретах святых» констатирует:
«Причиной осуждения Жанны стало не то, что многим не удалось поверить ей (то же самое произошло бы и сегодня!). Истинной подоплекой его было то, что Жанна, действуя по наитию, стала играть слишком важную роль: от того, что она сказала или сделала, зависело все влияние короля Франции».
По его мнению, уничтожение Жанны, в том числе и духовное, стало «исторической необходимостью, прискорбной, но неизбежной».
По словам историка Жюля Кишера, на юге страны, в Периге, толпы народа слушали проповедь о «великих чудесах, совершенных во Франции заступничеством Девы, посланной Богом»; на севере, в оккупированной бургундцами Пикардии, муниципалитет Аббвиля заключил в тюрьму двух горожан только за то, что они произносили в адрес Жанны «бранные речи». «Все укрепились во мнении, — писал один бургундский хронист, — что эта женщина была святым созданием». Короче говоря, народ уже видел в ней самую настоящую святую.
Вот это-то больше всего и беспокоило французских церковников. Живая святая, да еще взбалмошная, активная, истеричная! Посмотрите, ее действия практически невозможно контролировать! Церковь по собственному опыту знала, насколько опасен бывает такой народный святой: пример пражского «революционера» Яна Гуса, которого пришлось сжечь на костре в 1415 году, был еще слишком свеж в памяти.
Вывод из всего вышесказанного делает Д.С. Мережковский:
«Жанну все еще выставляют люди церкви и политики напоказ англичанам, как пугало, но сами втайне уже боятся ее или сомневаются в ней: «Что это за существо под видом женщины, Бог знает… А что, если и вправду ведьма? Какой позор — дьяволом восстановлены святые Лилии Франции!» — так, может быть, искренне думают почти все ближайшие сановники Карла и он сам иногда больше всех».
