Жанне задавали и откровенно провокационные вопросы. У нее, например, спрашивали, исходил ли «голос» от самого Бога или от архангелов и святых, имеют ли святые Михаил и Гавриил «натуральные» головы, полагает ли она, что Бог создал святых такими, какими она их видела и т. д.
Жанна защищалась, как могла. На некоторые вопросы она наотрез отказалась отвечать: ей это запрещено. На другие отвечала с наивным лукавством. Спрошенная, был ли архангел Михаил нагим, отвечала:
— Вы что, думаете, что Господу не во что его одеть?
Спрошенная, имел ли он волосы, отвечала:
— А с чего бы ему быть стриженым?
В другой раз между Жанной и следователем произошел такой диалог:
— На каком языке говорили с тобой святые?
— На прекраснейшем, и я их хорошо понимала.
— Как же они могли говорить, не имея органов речи?
— Я оставляю это на усмотрение Господа. Их голос был красив, мягок и звучал по-французски.
— Разве святая Маргарита не говорит на языке англичан?
— Как же она может говорить по-английски, когда она не на их стороне?
— Значит, святые англичан ненавидят?
— Они любят тех, кого любит Бог, и ненавидят тех, кого Бог ненавидит.
— Значит, Бог ненавидит англичан?
— Этого я не знаю. Знаю только, что англичане будут изгнаны из Франции!
Обычно Жанна отвечала прямо и просто. Да, она слышала «голоса». Слышала так же явственно, как слышит сейчас голос следователя. Да, она видела святых. Видела так же ясно, как видит сейчас перед собой судей. Да, она не только видела и слышала своих святых, но и обнимала их. Это по их воле она оставила Домреми и пошла на войну. Да, она уверена, что именно ее избрал Господь для спасения Франции:
— Все, что я сделала, было сделано мной по велению Господа и не иначе.
Спрошенная, ненавидит ли Бог англичан, отвечала, что «ей ничего не известно о любви или ненависти Бога к англичанам и о том, как он поступит с их душами. Но она твердо знает, что все они будут изгнаны из Франции, кроме тех, кого найдет здесь смерть».
Жанна утверждала, что «голоса» наделяли ее прозвищем «Дочь Божья», но ведь то же выражение в мужском роде («Сын Божий») обозначает Иисуса Христа. Так это же типичная гордыня! А на этот путь добропорядочный христианин вставать не имеет никакого права.
А эти заявления подсудимой о том, что она получает приказы непосредственно от Бога и его святых — разве не было это неопровержимой уликой ереси, поскольку они не оставляли места для церкви, посредницы между Богом и людьми? А если церковь здесь не причем, то не ясно ли, что «голоса» и видения Жанны Девы — не что иное, как дьявольское наваждение?
Казалось бы, ничего большего судьям и не требовалось. Но все это было не так просто, ведь церковь никогда не отрицала возможности непосредственных контактов между человеком и Богом. Более того, на признании возможности таких контактов основывалось само представление о святых. Главная трудность заключалась в том, как отличить «божественное откровение» от «дьявольского наваждения».
Богословская наука оживленно дебатировала этот вопрос, особенно в конце XIV — начале XV веков, когда он приобрел исключительную остроту и актуальность. В эти смутные времена постоянных войн, разрухи, массовых эпидемий и голодовок во Франции и в других странах Западной Европы появилось великое множество «пророков», «провидцев» и «ясновидящих». Их проповеди и призывы были далеко не всегда безобидными с точки зрения интересов церкви.
Во времена руанского процесса эта проблема уже была решена. Критерий был найден и правила установлены. Богословы пришли к выводу, что все дело заключается в личности «ясновидящего», в его поведении и, что особенно важно, в его целях. Если он преисполнен христианского благочестия (с их точки зрения) и ставит перед собой добродетельную цель (опять же, с их точки зрения), значит, он осенен «святым духом». Любые же отклонения от норм христианской морали указывали на дьявольский источник «вдохновения». Конечно же, это был субъективный критерий, открывавший безграничные возможности для произвола, поэтому процессов по обвинению в колдовстве становилось все больше и больше.
В деле Жанны произвол, который Режин Перну назвала «тайным умыслом», проявился со всей очевидностью. Как известно, руанский суд был не первым, кто заинтересовался происхождением «голосов» и видений Жанны. До него этим же вопросом занимались участники расследования в Пуатье.
В обоих случаях эксперты имели дело не только с одним и тем же человеком, но с теми же самыми фактами. И членам комиссии в Пуатье, и руанским судьям Жанна говорила одно и то же. Но, опираясь на одни и те же исходные данные, два в равной мере компетентных органа пришли к диаметрально противоположным выводам.
Комиссия в Пуатье позволила Жанне присоединиться к войскам, посылаемым в Орлеан, «чтобы дать там знамение Божьей помощи». Основанием для этого вывода послужила моральная чистота испытуемой (комиссия не нашла в ней «ничего, кроме доброты, смирения, целомудрия, честности и благочестия»), а также добродетельный и богоугодный характер той цели, которую она перед собой поставила: изгнание англичан, святое дело…
Руанские судьи, конечно же, не могли признать эту цель ни добродетельной, ни богоугодной. В намерении Жанны идти на войну и в ее успехах, то есть в том самом, в чем богословы, принадлежавшие к иному политическому лагерю, видели «знамение Божьей помощи», они нашли одни лишь сатанинские козни и происки. А поскольку сама подсудимая заявляла, что она действовала по воле «голосов» и видений, то, стало быть, эти «голоса» и видения исходили ни от кого иного, как от дьявола.
Совершенно категорически высказался на этот счет факультет теологии Парижского университета, на экспертизу которого было передано обвинительное заключение по делу Жанны. По мнению столичных богословов, предмет, характер и цель «откровений», а также некоторые личные качества обвиняемой однозначно указывали на то, что «голоса» и видения Жанны представляли собой «ложные, обольстительные и опасные наваждения».
Как видим, ученые-теологи решали вопрос о природе «откровений» Жанны в полной зависимости от позиции того лагеря, к которому они принадлежали.
Точно так же подходили они и к оценке личности и поведения Девы. Судьям во что бы то ни стало нужно было обнаружить в поступках подсудимой отклонения от норм христианской морали, ибо только обнаружив их они получали право говорить о сатанинском источнике «откровений». Обвинения в связи с дьяволом тесно переплетались с обвинениями в ереси.
В каких только грехах не обвиняли Жанну! Она преступила заповедь дочернего послушания, покинув отчий дом без ведома и согласия родителей. Она совершила святотатство, осмелившись атаковать ворота Парижа в богородицын день. Она нарушила Христову заповедь прощения врагам, распорядившись отдать под суд некоего Франке из Арраса — предводителя бургундской наемной шайки, взятого французами в плен во время одной из стычек под Компьенем. Она пыталась покончить с собой, бросившись с башни Боревуара и т. д. и т. п.
